До сих пор…
У меня много мыслей, и мне не с кем поговорить, а он здесь, сидит передо мной и пристально смотрит на меня, как будто знает, что происходит у меня в голове.
Насколько мне известно, это не так.
Я взволновано прикусываю нижнюю губу, внезапно думая о своих родителях и о том, что произойдет, когда я расскажу им о…
Боже.
Я чуть не сказала, о ребенке.
Что я скажу родителям?
Мой отец сойдет с ума, а мать обвинит отца, и все это будет полной катастрофой.
И мне придется пройти через это в одиночку.
— Земля вызывает Анабелль.
Я поднимаю глаза, не понимая, что просто смотрю в пространство, в свою полупустую кружку.
— А?
— Ты казалась на секунду потерянной.
— Потому что так оно и есть.
Рекс откидывается на спинку темно-синего сиденья и скрещивает руки на груди.
— Что с тобой происходит? Я не помню, что бы ты была такой в прошлом году.
— Какой?
Рекс машет рукой перед собой, на меня.
— Ты чем-то озабочена. Я знаю, ты ненавидишь меня, но...
— Я не ненавижу тебя, Рекс. Я просто ... — Я делаю глубокий вдох. — На этой неделе я узнала кое-какие новости, которыми очень озабочена. Извини, ничего личного.
Одна из его песочно-коричневых бровей поднимается вверх.
— Какие новости?
— Я бы предпочла не говорить... это личное.
Черт, зачем я это сказала?
— Почему? — Он смеется. — Ты что беременна?
Я не смеюсь.
И не отвечаю.
Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, худшее бесстрастное лицо за всю историю попыток хранить секреты.
— Черт возьми, Анабелль. — Рекс ахает. — Серьезно?
Мне нечего сказать.
И этого достаточно.
— Иисус. Даже не знаю, что сказать, — говорит он. — Я просто пошутил.
Я играю с ручкой моей кружки, усмехаясь.
— Ну да, конечно.
Следующие десять минут мы молча сидим в этой кабинке, и только звуки кафе составляют нам компанию. Официантки собирают кружки и блюдца, дверь открывается и закрывается. Музыка. Щебетание. Слышен даже лязг посуды, громоздящейся на кухне. Звук кофемолки.
— Не могу поверить, что ты появилась на публике.
— Что?
— Я просто имел в виду, что если бы я был цыпочкой, то сидел бы в углу комнаты и плакал.
— Поверь мне, я уже пережила эту вечеринку жалости.
— Когда ты узнала?
— На этой неделе.
— Поразительно. — Рекс делает еще глоток. — А отец знает?
— Нет. Еще нет.
Он медленно кивает, принимая этот ответ и не спрашивая имени.
— Что ты собираешься делать?
— Пока не знаю.
— Вот дерьмо, а я тут болтал о вечеринках по случаю помолвки и о том, каким дерьмовым было мое лето. По крайней мере, я никого не обрюхатил.
Его грубая честность вызывает глупую улыбку на моем лице.
— Все в порядке. Твоя болтовня меня отвлекает.