— Вы, ребята, разыгрываете меня? Да? — Я вижу, как он приближается к Эрику, устрашающе перегибается через порог. — Думаешь, я забыл о том дерьме, которое вы выкинули в прошлом году со своим приятелем Гандерсоном? А?
— Нет, сэр.
— Тогда я спрошу тебя еще раз: какого черта ты делаешь на моем крыльце посреди этой богом забытой ночи?
Посреди ночи?
Это натяжка — сейчас только семь часов.
Эрик не может найти ответа, поэтому молчание заполняет папа.
— Лучше бы ты ошибся адресом, сынок. Если ты здесь по той причине, по которой я думаю, тебе лучше запрыгнуть обратно в свою дерьмовую машину и уехать. Я не хочу видеть твое лицо нигде, кроме проклятого спортзала, понятно?
— Да, сэр.
— И перестань называть меня «сэр». Это действует на мои чертовы нервы.
— Да, сэр. — Он сглатывает. — Извините, сэр. Дерьмо. Хорошо. Извините.
Мой отец раздраженно фыркает.
— У тебя есть три секунды, чтобы убраться с моего порога.
Через окно второго этажа я вижу, как Эрик пятится по лужайке, а отец захлопывает дверь и запирает ее. Он стоит, уперев руки в бока, и смотрит в боковое окно, как юный борец разворачивается и идет через двор. Прыгает в свой красный, потрепанный пикап и заводит двигатель.
С визгом отъезжает от тротуара и уезжает, не оглядываясь.
Это почти смешно.
— Пап, кто это был? — невинно спрашиваю я.
Мой старик поворачивается, сердито смотрит вверх по лестнице, опираясь на перила.
— Не прикидывайся. Ты прекрасно знаешь, кто это был.
Я не могу сдержать смех, который срывается с моих губ.
— Прости, пап. Я не могла устоять. Он сводил меня с ума в кампусе и не оставлял в покое.
— Как?
— Я хожу в спортзал на тренировку, а не за ухаживаниями, а этот парень не понимает намеков. Просто хотела напугать его. Ему нужно было усвоить урок.
Ничего не говорю о пари или о том, что я все еще обдумываю, рассказать ли родителям.
Брови папы взлетают к полям кепки.
— Я не только напугаю его до усрачки завтра у себя в кабинете.
— Пап, пожалуйста. Сегодняшней ночи было достаточно, чтобы прекратить любые подкаты Эрика Джонсона в отношении меня. — В моем голосе звучит предупреждение. — Он идиот, если будет продолжать донимать меня после сегодняшнего вечера.
Папины мясистые руки скрещены на груди.
— Он хороший борец, но никто никогда не обвинял его в том, что он умен.
Я спускаюсь по ступенькам, штаны для йоги немного длинноваты и волочатся по ковру, огромная толстовка покрывает все мое тело. Я обнимаю отца, вдыхая знакомый запах: спортзал, пот и тот же одеколон, которым он пользовался с моего детства.
Он неловко похлопывает меня по спине, чувствуя себя не в своей тарелке.