А потом еще добавились и дневные приступы: ей казалось, что огонь изнутри пожирает ее. Приступы повторялись все чаще и становились все сильнее. Никакое медикаментозное вмешательство не приносило ощутимого результата. Валерий Михайлович совсем извелся в переживаниях за свою дочурку:
― Я ее больше жизни люблю! Я не смогу жить, если ее не станет! Сделай что-нибудь, пожалуйста! ― взмолился он.
Мне не стоило об этом рассказывать, но Вам можно довериться: я впервые жизни видел, чтобы мужчина так плакал. Взрослый, опытный, самодостаточный. Он рыдал как ребенок. Благо, что мы были в его кабинете в другой части дома, а то и без этого горя в семье хватает.
Теперь я понял, почему он дисциплину отпустил и не боролся за Березина так, как сделал бы это в любой другой момент. Ему было за кого бороться.
Что я мог сделать? Знал ли я тогда, что смогу помочь? Нет, конечно (это тоже наш секрет), но нужно было обнадежить человека, чтобы он нашел в себе силы собраться.
Поэтому я в грубых выражениях сказал Валерию Михайловичу, чтобы он прекратил реветь, чтобы вспомнил, что он мужчина и несет ответственность за свою семью. Основательно поругал его, что не обратился ко мне пораньше (это была необязательная мера, но я не удержался). Высказал еще несколько замечаний и подвел итог тем, что постараюсь помочь и считаю, что случай не безнадежен. Видели бы Вы, как он оживился! Будто ему вернули крылья, с которыми он уже успел попрощаться! Как он стиснул мою руку и клялся, что мой вечный должник! Я сказал, что мне ничего не надо, только доступ к его дочери и доверие ко мне.
Я вернулся в комнату к Катюше, когда она только стала открывать глаза. Девчушка немного потянулась, хотела положить себе подушку, чтобы приподняться, но плохой сон, болезненность, лекарства так измотали ее, что даже эта простая операция оказалась ей не под силу. Девочка уже хотела разразиться бурными рыданиями, чтобы разбудить сиделку, придремнувшую на диване неподалеку. Но я ей сделал знак, чтобы она молчала. Прокрался к ней тихо, чтобы не разбудить бедную женщину, подправил подушку, а уже потом разбудил нянечку и сказал, что Кате надо покушать.
Девочка качала головой, говорила, что не хочет и не может есть, что она устала. Когда еду принесли, я поморщился: жидкий диетический супчик! Разве этим вернешь ребенка к жизни? Я настоятельно попросил принести что-нибудь съедобное. Принесли картофель с салатом и котлетой, фрукты, сладости, сок. От еды расходился такой восхитительный аромат, а я так давно не ел, что когда девочка наотрез отказалась кушать, я так смачно начал жевать, что губы девочки капризно поджались, и она с нескрываемой завистью стала поглядывать на меня.