— Поедешь в халате, — отрезает на ходу свекор. — Я никого не жду. Заруби это себе на носу.
— Мне нужно жить на Оборонной, — бросаю ему в спину совершенно нейтральную фразу. Но сейчас она звучит как вызов. Акт неповиновения, твою мать.
Вадим Петрович медленно разворачивается и лениво подходит ко мне.
— Запомни, девочка, — говорит он вкрадчиво, наклонившись и чуть сминая мое плечо крепкими пальцами. — Ты вообще-то можешь поселиться где угодно. Хоть в Нигерии. Меня твоя жизнь не касается. Но мой внук останется здесь. И тебе решать — согласиться со здравым смыслом и дать ребенку все самое лучшее или отчалить куда подальше. Ты, надеюсь, отдаешь себе отчет в происходящем. Понимаешь своей дырявой башкой, кто я и кто ты? Отсудить у тебя ребенка, дорогая, вопрос денег. Да и то небольших. Но это обернется для малыша психологической травмой. Поэтому я предлагаю тебе приемлемый вариант. Ты с сыном живешь в моем доме. А мы с Галиной принимаем участие в воспитании Роберта. Никто не собирается разлучать вас. Но после гибели Кирилла он — единственное, что у нас осталось. И я настроен решительно. Но окончательный выбор за тобой, — еле слышно шипит он прямо мне в ухо.
Я кошусь на Роберта, жующего пирожок и запивающего его чаем. Мой сын ест и одновременно наблюдает за кошкой, лежащей на подоконнике. И, кажется, ничего не слышит. А меня пробирает дрожь. От этого зловещего шепота и руки, несильно сдавливающей мое плечо, становится не по себе. Хочется сжаться в комок и стать невидимой. А от запаха чистого тела и какого-то геля с цитрусовой отдушкой где-то внизу живота возникает тягучее желание, но я немедленно прогоняю его, заставляя себя прислушаться к каждому слову свекра.
— Не желаю сейчас останавливаться на тех причинах, по которым ты увезла ребенка от нас и не давала видеться. Бог тебе судья, Ольга, — болезненно поморщившись, изрекает Косогоров. — Мне не интересно, какого хрена тебя носило в Эдинбург. Одно знаю точно, захочешь рыпнуться, мало не покажется, дорогая. Я и так долго терпел. Поняла? — сурово рыкает свекор в надежде сломить меня. Но я прямо смотрю в недобрые глаза цвета стали и цежу сквозь зубы:
— С трудом.
— И на том спасибо, — светски кивает он и показывает на часы на запястье. Ролекс в платине. Кажется, коллекционный выпуск. — Ровно в половине десятого, — стучит по хрустальному циферблату.
— Хорошо, — киваю я и, как только хозяин дома выходит из столовой, отодвигаю тарелку с недоеденной кашей.
— Доешь, — вздыхает Галина. — Силы тебе понадобятся.
— Я ни с кем воевать не собираюсь, — говорю я, наливая себе чай.