Рядом со мной разорвался снаряд. Наверное. Потому что то, что медленно сказал Радоглаз сейчас, ослепило меня. И оглушило одновременно.
— Нет, Раду. Нет-нет-нет! Я не… — он видел меня несколько дней назад…
Или да? Я в ужасе смотрела на Радоглаза. Чего я хочу на самом деле? Какова моя цель в действительности? Что я собираюсь совершить? И кому это принесёт счастье? Кто получит главный приз? А кто потеряет всё?
Мои глаза расширились, а из легких разом вышел вон весь воздух. Я с трудом ухватилась за перильца и опустилась на крыльцо.
— Чёрт… — я, кажется, не могла теперь даже говорить.
Как же мне удалось быть такой недалекой, низкой? Такой… пустышкой, такой эгоисткой и такой… Подходящими находились только совсем нецензурные слова.
Я ведь теперь, смирившись с тем, что моя участь предрешена, почти не думала в этой истории об Иллае. Вернее думала, но как о причитающейся мне награде. Моё самолюбие тешило, то, что он, красивый, мужественный, сильный, настоящий хранитель стихий любит меня. Фактически принадлежит мне. И всё, чего я, оказывается, в действительности хотела — это, чтобы он был моим. Невзирая, или, напротив, из-за моей прошлой неудачи, когда мне не удалось убедить его в том, что я пришла помочь, и он не поверил мне. Чтобы он любил меня. И, конечно, меня приводило в безудержный восторг то, что он ждёт и ищет меня. И я хотела испытать эту любовь в полной мере!
А после это было бы очень впечатляюще совершить маленькое быстрое безрассудное геройство, прикрываясь красивыми лозунгами. Раз — и всё, я даже не успею напугаться. Но перед этим я рассчитывала, хоть и не говорила себе самой об этом прямо, что мы проведём вместе то самое, незабываемое время, о котором он упоминал.
Неужели, я настолько не уверена в себе, что подсознательно желаю, чтобы всё закончилось именно так? Или, скована привычным стереотипом, что за маленьким счастьем непременно следует чудовищное возмездие — этой страшной установкой, вписанной в нас религиозными культами и вплетённой за тысячелетия в наши ДНК?
Хороша же я. Ведь именно это и пытался сказать мне Данька. Почему же они не сказали мне раньше, не остановили? Я же веду себя как ослепленная химией инстинкта самка человека. Фу же! И все люди вокруг понимали эту правду оббо мне всегда? Я обхватила голову руками.
— Я хочу умереть прямо сейчас.
— Боюсь, это не так трудно устроить, — всё ещё строго произнес Радоглаз.
О, Господи, я — чудовище. И они не сказали, потому что я всех убеждала, что я взрослая и знаю, что делаю, и сама без них разберусь. А ведь это была их высшая степень веры в меня — позволить мне совершать мои ошибки, веря, что я вовремя остановлюсь и сделаю правильный выбор? О, Господи, я ужасна…