И прислушивалась к себе. Что ощущалось? Не страх, нет. Настороженность и … Радость.
Теперь, как бы дальше ни сложилось, у меня появилась вещественная память о моей первой безумной любви.
Я вышла из торгового центра и пошла вперед по улице, щурясь на осеннее солнце и машинально трогая плоский живот.
Кто это будет?
Наверно, девочка. С моими глазами. И темными волосами Макса. Красивая куколка. Радость для меня, для дедушки и бабушки… И для папы. Надеюсь.
Мысли были совершенно не тревожными, словно маленькая часть Макса, живущая во мне, если верить тесту, уже вторую неделю, настроила на позитивный, радостный лад. Как-то верилось, что все будет хорошо.
Макс же обещал…
Я шла, улыбаясь, заглядывая по пути в какие-то небольшие магазинчики, просто на витрины бездумно посмотреть, посидела в маленьком кафе, попила зеленый чай, поизучала опять номер Макса на телефоне, но решила пока не набирать.
Я его обязательно увижу. И тогда скажу. Хочется его глаза видеть.
Впереди был какой-то ювелирный, и мне захотелось зайти.
Зашла…
И вот теперь, после визита начальника Макса, успевшего, непонятно каким образом, попасть ко мне раньше брата и родных, я сопоставила, как говорит папа, хрен к носу, и поняла, что все это время меня водили за этот самый нос. И водил один наглый хрен. Родственничек…
Ну ничего-ничего…
Мама и папа ушли, наверно, разговаривать с врачами, хотя вообще не пойму, зачем. У меня все хорошо, уши в порядке, про ребенка я сразу сказала медсестре, что у меня кровь брала, и чуть позже врач подтвердил, что все в порядке. Срок маленький очень, надо только следить.
Я тихонько встаю, накидываю больничный халат на сорочку, выхожу в коридор, оглядываюсь и торопливо топаю в сторону лестницы. Четвертый — это надо мной как раз.
Палату Макса нахожу сразу, просто на посту спрашиваю.
Захожу и замираю.
Мой спаситель лежит, повернув голову к окну, и, кажется, спит…
Блин, зачем я сейчас пришла? Пусть отдыхает. Витька сказал, контузия…
Жадно вглядываюсь в неподвижно лежащую фигуру. Надо выйти… Потом…
— Светик?
Черт!
Отпускаю уже ухваченную ручку двери, поворачиваюсь. Смотрю.
— Светик мой… Пришла… Иди сюда.
Иду, молча, только чувствую, что слезы по щекам текут. Реакция дурная такая у меня.
Надо много сказать. Надо про ребенка…
Неожиданно появившаяся из-под простыни рука, хватает меня и роняет прямо на грудь моего спасителя.
— Ой, — упираюсь, шепчу растерянно прямо в горячие губы, — ты что? Нельзя же так резко. У тебя контузия…
— Хренузия… Иди сюда, я так скучал, Светик.
— Но…
Больше я ничего сказать не могу, Макс меня целует. Да с таким жаром, что сразу становится понятно, никакой контузии там нет. Ну, а если есть, то вряд ли она на что-то сильно повлияла.