Однако только одна песня Коэна может претендовать на то, чтобы войти в число главных песен века, и это, конечно, “Hallelujah”. И не потому, что она лучше других. И не потому – во всяком случае, не только потому, что она, безусловно, самая популярная и самая известная из коэновских песен. А потому, что в ней поэт ведет трудный, болезненный разговор с Богом, ищет ответы на мучительные главные вопросы: нужен ли он Богу, и соответственно людям, со своими песнями, можно ли ставить на одну доску любовь и веру, и, наконец, самый сакраментальный: что есть Бог? И пусть далеко не все те, кто слушает “Hallelujah” и, ритмично подпевая, раскачивается в такт плавному течению ее мелодии и завораживающему баритону певца, в полной мере осознают смысл коэновских строк, это все равно великая песня. Великая потому, что жизнь, пусть и не сразу, дала ему ответ на эти вопросы. “Hallelujah”, песня о любви, о вере, о разочаровании и вновь о вере, больше других песен Коэна, нашла отклик в мире, срезонировала с миллионами людей, стала самой знаменитой его песней и в многочисленных интерпретациях других, самого высшего уровня артистов вскрыла свои потаенные до поры до времени смыслы. Самая непростительная ошибка – воспринимать “Hallelujah”, обманувшись прямолинейностью названия, всего лишь как славословие, слепо-благоговейное восхваление Бога.
Песня выстроена вокруг истории библейского царя Давида, знавшего «тайную песнь» (secret chord) и сыгравшего ее на арфе, чтобы ублажить Бога, который к музыке оказался равнодушен (But you don’t really care for music, do ya?). В то же время Давид, автор многочисленных псалмов, воспылал любовью к увиденной им купающейся на крыше нагой красавице Вирсавии (You saw her bathing on the roof). Любовь оказалась роковой, Вирсавия украла у Давида и его сына трон (she broke your throne), воцарив на царство собственного сына, а самого Давида оставив только с восхвалением Бога (And from your lips she drew the Hallelujah). Он повержен и разбит, и имя Божье упоминает всуе (You say I took the name in vain). Но он и имени даже не знает, а если бы и знал, то что с того? (I don’t even know the name/But if I did, well really, what’s it to you?) Свет есть в каждом слове (There’s a blaze of light in every word), и, в конце концов, неважно, поешь ли ты святую или изломанную Алилуйю (It doesn’t matter which you heard/The holy or the broken Hallelujah).
А в одном из последних куплетов, в студийную запись не включенных, он даже бросает упрек Богу: «Были времена, ты объяснял мне, что происходит, но теперь я в неведении» (There was a time you let me know/What’s really going on below/ But now you never show it to me, do you?)