Кругом было тихо, окутанная туманом река неслышно несла себя к Волге, плескаясь доверчивой рыбой.
А губы любимой были горячими, нежными, желанными, ее руки дрожали, на шее билась крохотная жилка.
Антон целовал истово, жадно, а она вздрагивала, опустив ему на плечи покорные руки. Потом он подхватывал ее и нес в поле по русому, золотому, как и ее коса, жнивью, она прижималась к нему и безмолвствовала, чуть дыша
Посередине поля стоял огромный стог сена, наплывающий на них как могучий корабль. Это был ковчег их любви, уносящий от всего земного, поднимающий к розовому вечернему небу, к искрам первых звезд.
Здесь на душистом сене они любили друг друга — юные, страстные, искренние в своем первом чувстве…
Что может быть прекраснее первой любви? О каком другом чувстве можно писать так много и подробно и, в то же время, не сказать ничего? Неподвластно оно перу, бумаге и расчетливому писательскому уму, не держится в ровных типографских строчках, не живет в толстых пропылившихся томах.
Так где же оно?
В глазах, в лицах, смотрящих друг на друга, в руках, сплетенных и не могущих разъединиться, в сердцах, бьющихся в едином порыве.
Как они любили!
Антон с трудом встал с покосившейся лавочки, оперся ладонями о стол.
Тогда они лежали рядом, глядя в бескрайнее ночное небо, ее рука была мягкой и спокойной, щека горячей, глаза влажно блестели в темноте.
— Антош, а что это за звездочка?
Ее голос звучал тихо, от близких губ шло горячее дыхание.
— Где?
— А воон там, у ковшика, самая яркая.
— Это Полярная звезда.
— Полярная?
— Да.
Помолчав, она продолжала:
— Полярная… это значит чьего-то поля, так?
Антон улыбнулся:
— Ну, как тебе сказать. Если небо — это поле, то это — главная его звезда.
Она вздохнула.
— Да…
— Что?
— Как у Господа все на местах-то…
Антон обнял ее, прижался губами к щеке и вдруг почувствовал солоноватый привкус слез.
— Что с тобой, Танюша?
— Да ничего… — улыбнулась она, неловко обнимая его за шею и притягивая к себе, — это я так… от радости…
И добавила горячим шепотом:
— Люблю я тебя, соколик мой, больше жизни…
Антон взял ее лицо в свои ладони и стал покрывать поцелуями.
— Таня. Милая, добрая Таня…
Он тряхнул головой, словно пытаясь вместе с хмелем стряхнуть эти живые, мучительно родные картины юности.
Тогда, лежа в душистом сене, они не знали, что случится через неделю. Два юных влюбленных существа. Судьба безжалостно разъединила их, убив Татьяну молнией…
Хоронили ее всей деревней.
В переполненной сельской церкви пахло ладаном, свечами и деревенской толпой. Низенький седобородый отец Никодим неспешно помахивал кадилом и звук брякающей цепочки странно переплетался с пением немногочисленного хора.