Именно эта история вспомнилась мне, когда я смотрела, как под ногами одетых в меха придворных расцветают цветы, а вокруг покрываются зеленью ветви.
Хорошо, если эти летние чудеса покорят сердце Камелии. Но король мне по-прежнему не нравился. Как бы принцессе не замерзнуть потом с мертвым подснежником в руках…
Тут деревья за спиной короля всколыхнулись. Взмыли в небо птицы, послышался треск сучьев, придворные отпрянули в испуге. На поляну, раздвигая ветви кустарника, выступил бурый гигант с огромными желтыми бивнями. От их тяжести голова с мохнатым хоботом клонилась книзу.
Никогда не понимала, почему символом королевского дома Бордикетов избран мамонт. Теперь — поняла. В три раза больше обычных мамок, седой и косматый, с похожими на мох пятнами на бивнях, он казался изначальным божеством, плоть от плоти самой земли: шерсть подобна диким зарослям, бивни — осколкам скал, тяжелая неспешная поступь — движению времени. Мне так и виделись птицы, свившие гнездо на его темени, и белки, скачущие по горбатой спине.
— Не бойтесь, господа, — король небрежно взмахнул тростью. — Габор безобиден, как котенок.
— Я думал, большие мамонты вымерли, — герцог Клогг-Скрапп первым пришел в себя.
— Габор — последний.
Казалось, он явился из седой древности, из времени легенд, и безмерная усталость плескалась в сумраке его глаз.
Король отвинтил набалдашник трости, достал из нее свирель, и легкая мелодия запорхала над поляной, как бабочка.
Бога лета изображали юношей со свирелью. А звали его просто Лет.
Наверное, это была игра солнечных лучей, но на миг мне почудилась на спине мамонта призрачная фигура — правда, не юная, а сгорбленная, унылая, старческая.
Король Альрик галантно повернулся к Камелии:
— Не желаете прокатиться?
— Нет-нет! — она замахала руками с такой милой непосредственностью, что король засмеялся, и принцесса засмеялась вслед за ним.
А мамонт тяжко вздохнул, развернулся и побрел обратно в заросли.
Вечером Кайсе передали записку, и фрейлина сейчас же вызвалась вывести меня в парк по известной кошачьей надобности. Теплая уборная в принцессиных покоях, на мой вкус, была куда удобнее, но Камелия, лукаво блеснув глазами, дала дозволение, и я не стала упираться.
Фрейлина в лисьей шубке шла по длинным переходам и тихо шептала сама себе:
— Открытая галерея… Налево, опять налево… Прямо до конца и свернуть к лестнице…
Коридор привел к окну, похожему на дупло в стволе. Направо и налево от него шли узкие ходы, оплетенные ветвями.
Кайса сверилась с запиской:
— И в какую сторону эта лестница?
Справа тянуло холодком, я повернула туда.