Ничего не могу сказать, слова застревают в горле, и наружу вырывается только сиплое дыхание. Это неправда, я никогда его не обманывала. Он с самого начала знал, что я не люблю его, и все равно настаивал на браке. Я хотела развестись, когда поняла, что дальше быть вместе неправильно. Он сам меня не отпустил.
Но не вижу смысла спорить и оправдываться. С размаха бью его по щеке и поворачиваюсь спиной.
— Доминика, — хватает он меня за плечи, — прости. Сам не знаю, что на меня нашло.
Зато я знаю. Испугался, что пожалуюсь Талеру.
— Не смей ко мне прикасаться, Саша, хозяину может не понравиться, что ты трогаешь его вещь, — говорю, стараясь, чтобы голос не дрожал. Но он дрожит. — Это за твои слова. Что с тобой сделали деньги, Саша? Знаешь, — разворачиваюсь, — теперь я понимаю, почему не смогла тебя полюбить. Потому что тебя изменили деньги, и ты стал таким же как Талер, теперь ты ничем не лучше него. И если раньше я хотя бы могла тебя уважать, то сейчас презираю. Вы с ним ничем не отличаетесь, ты тоже одержимый, только Талер местью и жаждой обладать, а ты деньгами.
Он молчит, только дышит тяжело, а от виска по щеке стекает капля пота.
— Я ошиблась в тебе, Саша, — даже не пытаюсь скрыть горечь. — Но я все равно благодарна тебе за шанс, который ты дал мне два с половиной года назад. Пусть недолго, но я чувствовала себя свободной. И даже любимой.
— Доминика, прости меня, я правда тебя любил, — в один миг ставший мне чужим мужчина изо всех сил трет раскрасневшееся лицо. — Но ты права, я не хочу стоять на пути у Талера,
— Тебе просто не повезло, Саша, — говорю, уже стоя в дверях, — не повезло связаться с той, которая зачем-то понадобилась Тиму Талеру.
— Доминика, — шепчет он, и я слышу в его голосе слезы. Но у меня больше нет сил, чтобы его жалеть. Он взрослый мужчина, сделавший осознанный выбор.
Теперь он смотрит на нас из окна, а я подхожу к машине. В одной руке Тимка, за другую цепляется Полинка и все время оборачивается на наш теперь уже бывший дом. Она трет глазки, машет Алексу, и я ненавижу всех мужчин на свете.
На заднем сиденье закреплены два новых детских кресла. Одно для совсем маленьких, второе для деток постарше. Тимур забирает у меня Тимку и сам усаживает его в кресло, защелкивает карабины, проверяет, хорошо ли затянуты ремни. Тим тянет его за волосы, пытается схватить за уши, и я холодею. Сейчас он начнет злиться, как Алекс, и Тимка расплачется.
Но Тимур упирается лбом в лобик малыша и берет его за ручки.
— Хочешь выдрать мне волосы, мелочь? Чем же я так провинился?
Его голос негромкий, он улыбается, и Тим заливисто смеется. Тимур поворачивается к Полинке и замечает в ее глазах слезы.