— Что с тобой, детка? Кто обидел мою принцессу?
— Папа Алекс, — кивает она на дом, — он остается один. Мне его так жалко…
Она уже рыдает в голос, я закусываю губу и закрываю глаза. Ты же этого хотел, Тимур, ты хотел всем сделать больно?
— Он будет приезжать к вам, Полечка, — Тимур говорит непривычно мягко, — мы с ним договорились. А пока мы не уехали, ты сможешь приходить к нему, когда захочешь. Можешь даже завтра.
Дочка успокаивается, Тимур усаживает ее в кресло, и я понимаю, что для меня есть место только рядом с Талером. Я сто лет не сидела с ним рядом, и когда он захлопывает снаружи дверцу, кажется, он отсекает меня от прошлой жизни.
Машина выруливает со двора, Полинка оборачивается и машет Алексу обеими ручками. Он стоит в той же позе, как будто закаменел, а потом медленно поднимает правую руку и неуверенно машет Полинке в ответ.
Тимур следит за ними в зеркало заднего вида, а потом мы с ним встречаемся взглядами. Я вижу в отражении две пары глаз, его и свои. Они разные, у него голубые, у меня черные. Но выражение их одинаково.
И в тех, и в других в самой глубине затаилась боль.
* * *
Я привез их в свои апартаменты. Можно было снять себе отдельный номер, но я решил, что так неправильно. Пускай привыкают жить со мной. И Ника, и дети.
Номер двухкомнатный, малышня будет спать с Никой в спальне, а я могу лечь в гостиной на диване. Они должны знать, что я теперь есть в их жизни, и не просто есть. Навсегда останусь. И даже малой Тимоха должен это уяснить.
Они входят в номер. Ника держит Тима на руках, Полинка цепляется за ее локоть. Я пробовал забрать пацана, но он не дался. И Полька к маме намертво прилипла, не отдерешь. Мне неприятно, конечно, но понимаю, что пока ничем не заслужил ее доверие. Два с половиной года на Северном полюсе долго придется отрабатывать перед дочкой.
Стою в дверном проеме, облокотившись об косяк, переплетаю на груди руки и смотрю на свою новую семью. Ника с прильнувшими к ней детьми медленно обходит гостиную, останавливается посередине и задирает голову. Люстру рассматривает.
Люстра тут как в театре, да и номер сам роскошный, президентский. Лучший в отеле и самый дорогой, конечно.
Ника оборачивается на меня, Тимка трет глазки и утыкается растрепанной макушкой ей в плечо. А я вдруг понимаю, что они все трое здесь смотрятся как инородное тело. Ника в простых джинсах и свитере, худенькая и хрупкая. Малыши как мышата оба — притихшие, растерянные. И вся эта нелепая роскошь им… не идет, что ли. Лишняя она.
Представил на их месте девку, такую, каких я раньше пачками трахал. Она бы уже голая на диване лежала и на меня смотрела с поволокой. А за поволокой счетчики щелкали. От омерзения в глазах мутится, и я отлипаю от косяка.