Захват Логана ослабевает. Он мягко отпускает мои руки. Мы продолжаем стоять рядом. Я не хочу уходить. Чувствую тепло его тела. Хочу прижаться к нему, но не двигаюсь.
— Это может быть слишком рискованно, — говорит он.
— Поэтому ты пошел за мной? Чтобы все закончить, не начав?
— Чтобы дать тебе возможность уйти, а еще узнать правду. Я хочу только тебя, Ава. Вот почему я придумал историю с помолвкой. Хочу, чтобы все думали, что я недоступен. Лишь ты знаешь правду.
Я отхожу на несколько шагов и кладу руки на перила:
— И какова эта правда?
— Я хочу тебя... — он встает позади меня. Достаточно близко, чтобы я чувствовала его тепло, но не прикасается ко мне. — Я хочу, чтобы ты была моей Музой.
От его слов у меня по спине бегут мурашки.
Я делаю глубокий вдох.
— Это риск. Я не хочу, чтобы меня отчислили. А если я скажу «нет»? — Мои слова звучат так, будто я действительно рассматриваю варианты.
Я не вижу лица Логана, но знаю, что он хмурится. Он вздыхает и говорит:
— Мне это не понравится, но я приму любое твое решение.
Я делаю шаг назад, чувствуя, как тепло сменяет прохладный воздух.
— А тебе нужна Муза?
— Муза выбирает художника, а не наоборот.
Сейчас этот мужчина совсем не такой, как в своем кабинете, где я чувствовала его давление, его желание, когда у меня не было выбора, кроме как упасть в его объятия и стать той, кем он хотел меня видеть. Но теперь он дает мне выход. Выбор. Думаю, я должна согласиться. Но что такое мысли по сравнению с чувствами, которые бегут по моей коже, воплощаются в каждом ударе сердца? В глубине души я уже знаю, что есть только одна дверь, через которую я войду, дверь, которую он открыл во мне.
— А как насчет твоего обещания? — Говорю я. — Чтобы открыть меня искусству и... всему остальному.
Он проводит пальцем по моему правому бедру.
— Ты должна сделать выбор для себя. Не для меня. — Его палец слегка надавливает, приглашая развернуться, посмотреть ему в лицо, взглянуть на эту возможность, этот выбор, который лежит между нами.
Я поддаюсь. Смотрю в его зеленые глаза, напряженные, ждущие моего решения. Оно уже принято, но я не тороплюсь его озвучивать.
— Позволь поцеловать тебя, — говорит он, касаясь моего подбородка.
— Зачем?
— Потому что ты умираешь от желания знать, как это делает тот, кто пишет о поцелуях.
Не могу сдержаться от улыбки. Отчасти он прав.
— Не знаю, так уж умираю ли я.
— О, поверь, это именно так. Понемногу каждый день. Как и все мы. Это еще одна причина, почему ты должна позволить мне поцеловать тебя.
— Потому что мы все умираем?
— Да. И поцелуй — искра жизни перед лицом неизбежной смерти.