Рупайя покинул наш хутор далеко за полночь. Я проснулась от конского топота – расторопная лошадь уносила ростовщика душ в сторону города.
Утром старик Иша выглядел каким-то хмурым. За завтраком я напрямую спросила, не говорил ли с ним Рупайя обо мне. Дед отрицательно помотал головой – нет, мол, не велика птица, чтоб о тебе говорить…
Хоуп
Хоуп очнулась, но глаза открывать не спешила. Она лежала, укрытая одеялом, а рядом разговаривали мужчины. Один сказал:
– Где ты взял ее, Минаджа?
– Нашел у порога веселого дома всю в крови. Думал мертвая, а она застонала. Я решил, что это одна из твоих девиц и принес ее сюда, – ответил второй.
– Не моя, – отказался первый.
– Так возьми ее себе, – тут же предложил его незримый собеседник, тот, кого видимо звали Минаджа. – Она красивая, на местных не похожа. Неужто в твоем заведении не найдется теплого местечка для новой красотки?
– Может и возьму, – неубедительно согласился первый. – Пусть старуха ее осмотрит, позови старуху…
Хоуп не открывала глаза, пытаясь разобраться в происходящем, пока ее сочли бездыханной. «Веселый дом», «красотки» – мысль в голову приходила одна, и от нее рождалось лишь злое разочарование. Богиня… Новую жизнь в новом мире обещала, ага, как же! Стоило умирать или, как там, перерождаться, чтобы опять загреметь в бордель? Хоуп усмехнулась бы, но губы не слушались, все тело онемело и затекло, будто много часов находилось в статичной позе. Вдобавок ко всему воздух пах специями: корицей и тимьяном, перцем и куркумой. От пряного запаха у Хоуп закружилась голова, и она вновь провалилась в небытие.
Очнулась она от холода текущей по щекам воды. Ледяные струи змейками поползли на шею, коснулись ключиц, отрезвляя и вырывая из сонного полузабытья. Хоуп вздрогнула, дернулась, ощущая, как к рукам и ногам возвращается контроль. Первое, что произнесла: « Твою мать…» с приличным довеском из ругательств покрепче.
Резко сев, она чуть не выбила миску с водой из рук склонившейся рядом девушки. Та уставилась на Хоуп испуганно и прижала к губам палец:
– Не шуми, новенькая, хозяин не любит, когда мы ходим друг к другу в комнаты…
– Где я? – не обратив внимания на незнакомку, Хоуп принялась деловито осматриваться.
Комната без окон, небольшая. На полу ковры с длинным ворсом, по стенам шелковые драпировки с орнаментом из кругов, собранных крестами, похожими на символические изображение клевера-четырехлистника. На потолке вместо ламп две длинные трубки, источающие тусклый фосфорический свет. Дверь чуть приоткрыта, за ней видны перила балкона, идущего этажом вдоль стены, как в американском салуне времен Дикого Запада, только антураж совсем не западный, скорее восточный…