– Эй, чего грузишься?
– Я? Все в порядке.
Шахерезада очнулась от раздумий и бессмысленно уставилась на Холли-Билли. Тот стоял, уже одетый, подпирая спиной стену. Как он появился рядом так быстро? Немыслимо…
– Я тебя напрягаю, да? – прошел мимо Шахерезады, уселся на кровать, чтобы не нависать над ней с высоты своего роста. – Знаешь, милая, собаки всегда чуют, когда их боятся. Я не пес и кусаться не буду, но со всем этим надо что-то делать.
– Надо, – смиренно согласилась Шахерезада. – Я стараюсь.
– Это хорошо, – кивнул охотник, – и все же получше подумай на досуге.
– О чем?
– О том, что иногда можно поступать так, как хочется тебе, а не другим.
В общем-то, Шах и сама понимала, что надо бы. И, как всегда, проблема отложилась на неопределенный срок. Резко поменяв тему, охотник предложил девушке выбраться из номера и прогуляться по окрестностям. Хорошая мысль. Шахерезада отыскала в хозблоке свою одежду, сухую и чистую. Надела, насладившись невесомым ароматом кокосового кондиционера.
Почти весь день они бродили по турзоне: стеклянные туннели, мосты монорельса, заросшие зеленью дома, несговорчивые автоматы, стерегущие входы в дорогие номера… Фантасмагория, сон. Сюрреализм происходящего успокоил Шахерезаду, она с головой погрузилась в созерцание окружающего мира. Волшебный, зеленый, тихий, одновременно мертвый и полный жизни, он отрешал, отрезал от прозаичности прошлой жизни.
Всю прогулку Шах не покидало беспокойство. Ей казалось, что охотник задумал нечто пугающее, а ей не говорит. По пути она старательно буравила взглядом его спину, будто так можно пробиться к мыслям и выяснить, что ждет ее впереди.
В судейский номер она пришли уже в сумерках, и опасения сбылись. Холли-Билли остановился перед спутницей, взглянул сверху вниз и заявил:
– Знаешь, я тут подумал и понял, эта твоя вечная робость жутко мешает. Всем. А главным образом тебе и мне. Твой страх здорово напрягает. По мне так чувствовать, как некто рядом с тобой постоянно боится, еще хуже, чем бояться самому.
– Но ты ведь убиваешь… и они… боятся, – рискнула уточнить девушка.
– Но тебя-то я убить не могу? Ни убить, ни отпустить. Поэтому ощущение, что я долго и упорно мучаю кого-то беззащитного, меня не покидает. И я начинаю ощущать себя собственным отчимом – беспринципной, трусливой тварью, способной лишь на то, чтобы издеваться над слабыми. Это мерзко, знаешь ли.
– И что мне делать? – Шах виновато понурила голову, получилась привычная, если не сказать извечная поза извинения.
– Все дело в том, что ты – профессиональная жертва. Быть жертвой ты умеешь лучше всего. Ты, милая, совершенно не представляешь, как это – находиться по другую сторону.