– Нет.
– Он садист или может быть женоненавистник?
– Нет. Конечно, нет… – в тот момент Шах сама не понимала, почему так рьяно защищает предателя-мужа, наверное, по какой-то глупой привычке, инерции. Само собой выходило. Отношения с Жаком развалились на два временных куска – до предательства и после, и в том, что происходило до, девушка до сих пор не могла обвинить кого-то, кроме себя самой. Даже предательство видела результатом собственной вины.
– Так в чем тогда же была проблема? Почему он измывался над тобой? – настойчиво поинтересовался Холли-Билли, а Шах даже обиделась. «Измывался» – и это заявляет ей убийца со стажем, которому содрать с человека кожу, что апельсин почистить!
– Жак не измывался, наоборот, старался помочь. Он очень хотел, чтобы я ему соответствовала, чтобы ему не было стыдно за меня. Он направлял мою жизнь, помогал совершенствоваться.
– И как же он это делал? – с ироничной улыбкой поинтересовался охотник и медленно провел ладонью по ноге Шах, от колена до стопы, мягко продавил пальцами свод, от чего мысли девушки сбились, уж слишком приятными оказались ощущения.
Но она все еще пыталась спорить, получилось отрывисто и совершенно неубедительно.
– Он оградил меня от ненужных контактов и занятий… от работы, которая не приносила мне удовлетворения… от друзей, которым на самом деле… ах…
Она закусила губу и дернулась, когда вместо пальцев охотника стопы коснулись его губы. Они переместились на пальчики, прошлись по каждому, даже по тому, отбитому с не до конца выровнявшимся ноготком.
– Да ну? – не поверил словам Холли-Билли, оставив ножку Шах в покое. – Ты сама-то в это веришь?
– Во что? – отрывисто выдохнула девушка.
– В то, что твоя работа, твои увлечения и друзья были ненужными. В то, что некто выкинул в помойку твою собственную жизнь, заставил пресмыкаться – и это хорошо?
– Не говори так, пожалуйста, я ведь сама сделала свой выбор, – испуганно затараторила Шахерезада, боясь, что собеседник снова ее поцелует и тогда… что тогда, девушка представляла смутно. Странный коктейль из тревоги и возбуждения, который она только что испытала, пока скорее пугал, нежели вдохновлял. А еще этот разговор ни о чем…
– Выбор сделали за тебя. Моя мать, она тоже была такой – несчастной, забитой и покорной. Мой отчим измывался над ней, а она терпела. Он бил и насиловал ее…
– А ты? – вырвалось у Шах непроизвольно.
– А что я? Мне было пять, у отчима была бейсбольная бита, которой он загонял меня под кровать, вынуждая молча слушать крики, стоны и неистовый скрип старых пружин.
– Как ужасно… Со мной такого не было, – покачала головой Шахерезада.