Ладно, пройдусь лучше пешком. Сегодня я надела свои любимые бриджи, так что все пораженные вчера места удачно упрятаны. Длинные рукава блузки тоже скрывают обожженную кожу. Эх, забыла как следует намазать лицо кремом, чтобы не быть цвета помидорки.
О, точно, на юге же прекрасные рынки. А еще там и вьетнамки можно купить…
Шоппинг благополучно переключает мое внимание на себя. Вот и антикварная лавка со слабо работающим вентилятором мне на пути попалась, и я уже с характерным трепетом рассматриваю всякие диковинные вещицы. Толстые медяки, китайский мрамор, мебель эпохи Возрождения.
Случайно переворачиваю один из ценников и задыхаюсь, увидев на нем цену с пятью нулями.
— Сколько?! — восклицаю. — И это-то за перо из девятнадцатого века?
Продавец тут же вступает в конфронтацию, утверждая нелепицу. Но я лишь разворачиваюсь и покидаю его лавку, громко хлопнув дверью. Ух, терпеть не могу прохвостов!
У меня звонит телефон, и я на автомате беру трубку, громко рявкнув:
— Да?
— Иванна Викторовна, у вас все хорошо? — любезно интересуется босс.
— Д-д-да, Владислав Владимирович. — Весь запал как рукой снимает. — Вы извините, что я… ну это…
— Все в порядке. Извините, что беспокою. Хотел сказать, что завтра наша встреча передвигается на обеденное время. До встречи, Иванна Викторовна!
И отключается, не дав мне и слова вставить. Так всегда: разговор с начальством похож на эмоциональные качели. Когда он вот так спрашивает, как у меня дела, я готова ему все простить, а когда выключает трубку, будто с облегчением, я плакать готова. Говорю ж себе, что я «не его поля ягода» и «не для него цвела моя розочка» (уже 26 лет, к слову), но на душе скверно-о-о-о… А плакать не хочется.
Иду дальше, рассматривая людей. Разморенные туристы, характерного красно-коричневого оттенка, медленно бредут с пестрыми сумками, кричащими детьми или просто потягивая холодные напитки. Местные жители — я их отличаю по бодрому, словно на пролом, прущему шагу и живому взгляду — сбиваются в группки или же, пусть в одиночку, но упрямо мчатся по такой жаре к своей цели.
Спустя минут двадцать прихожу, наконец, к барахолке. Здесь довольно тихо, ходят либо ценители, либо… даже не знаю, как назвать эту категорию людей. На барахолках обычно и запах характерный: такой сладковатый аромат старости и влажности. Множество безделушек, как кажется, хаотично разложены на прилавках, но я-то знаю, что есть в этом своя красота. Да, девяносто девять процентов здесь хлам, но зато этот один-единственный мотивирует искать его. Откуда-то берется одна или две вещицы, которые не оценили по достоинству, не отдали в руки мастеру, и они, пропылившись на полке несколько десятков лет, теперь выставлены на обозрение.