Тренькнули струны, утихомирив толпу, и после короткой паузы в воздухе разлилась напевная, проникновенная и знакомая мне до каждой нотки мелодия. Я мгновенно погрузилась в сладкое забытие, в полудрёму, и была готова услышать голос Сирены, поющей о том, как сладок сна конец… Но вместо неё запел бард. Высоким, бархатистым голосом умелого сказителя.
Смотри же на себя чужим холодным взглядом.
Кем стала ты теперь, и служишь ты кому?
Не свет горит в тебе, а месть коварным ядом
Всё манит и влечёт к душе пропащей тьму.
Могла бы ты пойти дорогой чести доброй,
Со смертью не играть, судьбе не возражать.
Но сделав выбор раз, ты больше не способна
Стать той же, кем была, и двинуть время вспять.
И вновь перед тобой есть два пути опасных.
Какой из них верней — не знаёт даже тот,
Кто проклял королевство божественною властью,
Кто Квертинду сулит трагический исход.
Влечёт тебя туда, где новые вершины
Горят во тьме ночной сиянием любви,
А долг зовёт к мечте, заветной, нерушимой:
Погибелью врага закон установить.
Две правды, две судьбы, две разные дороги
Ведут в один конец, одна другой темней.
Но с кем разделишь жизнь в финальном эпилоге?
Чей Квертинд для тебя окажется важней?
Дивная мелодия струилась сквозь толпу, вытягивала на поверхность самые сокровенные чувства. Гости притихли, завороженные лирической балладой и талантом Гения Тибрийского. И я тоже — притихла. Пропали мысли, сомнения, тревоги. Душа как будто исцелилась от всякого недуга и взмыла вместе с высокими нотами к ярким фонарям над нашими головами.
Я не могла оторвать взгляд от пальцев барда, между которыми сверкали золотистые искры. Он создавал свою балладу на глазах сотни зрителей, и это было невероятно. Но ещё невероятнее было то, что менестрель будто бы пел специально для меня — и пел о чём-то важном. Он не сказал ничего конкретного, и в то же время сказал так много! Как будто сулил стать мне путешественницей, стоящей на перепутье. В его песне было послание, откровение и предсказание.
Из оцепенения я вышла одновременно с окружающими и почти побежала со всеми к исполнителю загадочной баллады — туда, где автор принимал заслуженные комплименты. Но Демиург удержал меня, силой заставил оставаться на месте.
— Не спеши, — негромко сказал мужчина. — Менестрели являются на подобные торжества, чтобы выразить почтение хозяевам, но никак не наоборот.
Он едва заметно повернул голову и шепнул что-то молодому парнишке, стоящему позади. Тот резво сорвался с места, выждал удобного момента и буквально умыкнул барда из-под носа восторженных зрителей.
— Сегодня волшебная ночь, — шепнул мне Демиург на ухо перед тем, как Гений Тибрийский предстал перед нами. — И я исполняю твои желания.