Ушел в комнату к остальным. Все были так заняты пьянкой, что похоже, даже не заметили нашего отсутствия. Или подумали что мы курить ходили. Сашка спать не лег, но и ко мне больше не лез. Мы напились и как обычно устроились спать, кто где нашел. Когда я проснулся, Сашки уже не было. Я плохо себя чувствовал и пошел домой. Похмеляться, а потом опять пить весь день я никогда не мог.
Естественно всего этого я маме не стал рассказывать. Поэтому когда она всплеснула руками и сказала:
– С Мостовщиковым? Вы же дружите!
Я ответил:
– Ну, пацаны иногда спьяну дерутся. Я ему тоже фингал поставил. А потом мы помирились.
– Ну вы даете! А из-за чего подрались?
– Да, из-за ерунды какой-то. Он меня с кем-то перепутал.
Мама подумала, что я темню, но дальше допытывать меня не стала. Может подумала, что мы какую-то девчонку не поделили. Тем более, что дальше я сказал:
– А с Инной мы расстались. По-хорошему, без скандала. Просто стали друг другу неинтересны.
Это тоже была правда. Только расстались мы еще в декабре. Или вообще, в ноябре. На этом празднике ее уже не было, а новую подружку я еще не успел завести.
– Ну расстались и расстались. Не переживай. Снова познакомишься с кем-нибудь. Может за ум возьмешься, свою семью создашь.
Мама точно подумала, что меня девушка бросила и пыталась меня утешать. Я не стал ее разубеждать.
– Ну так что, какие еще странности ты во мне увидела?
– Ну вот – вчера на работу не пошел, сегодня пишешь чего-то, со мной второй день общаешься. Я уже и забыла, когда мы с тобой столько разговаривали.
– «Вы сами не знаете, чего вы хочете», — заявил я фразой из комедии Гайдая «Не может быть!». Мы наверняка уже видели этот фильм. — «Молчу – странно, рассказываю – тоже странно» – начал наводить я «тень на плетень». Мама рассмеялась. Она тоже любила этот фильм. Но запутать себя не дала.
– Меня устроило бы, чтобы ты делился со мною тем, что у тебя происходит в жизни. Но не так, что молчишь-молчишь, а потом всё вываливаешь. Что с другом подрался, что с девушкой расстался, роман вот в письмах пишешь. Так и до инфаркта меня однажды доведешь.
– Не доведу, мам.
Я обнял ее и прижался к ней щекой. Я хотел это сделать с того момента, как увидел. Снова. Живой. Но сдерживался. И так во мне странностей хватало. А сейчас вот подвернулся психологически верный момент, для такого проявления чувств. Так нехарактерных для меня, 21-летнего. Мы еще немного пообщались в том же ключе. Похоже, мама постепенно стала привыкать к новому мне. А какой у неё был выбор?
Я писал свои «мемуары», не день-два, а все три… с небольшим. Слишком многое надо было записать. Сначала переписывал исчерканные при правке листы на чистовик, потом забил. Разберу, как-нибудь. Если вообще этот «труд» понадобится. Прекратил писанину в субботу утром. Я давно хотел бросить это дело, но хотелось поставить логическую точку. Но всегда возникала новая мысль о том, что «а вот это тоже может пригодиться». Память доставала из своих закоулков все новые и новые ситуации. А потом зазвонил телефон.