Спокойно, без суеты, я зашагал в обратном направлении, петляя между сараев и пристроек, пока не оказался на улице. Тут было тихо и мирно, словно ничего и не случилось. Проехала одинокая бричка с усталым извозчиком на облучке, но вскоре цокот копыт и грохот колёс, что эхом разносились среди каменных стен, смолкли в серых сумерках.
Маша, как и обещала, стояла у подворотни нашего дома и ждала меня. Увидев, как я иду по краю мостовой, он бросилась навстречу.
— Вопрос улажен, дуэли не будет, — объявил я.
— То есть, вы не будете стреляться? Вы договорились? Но как? Они были настроены так решительно.
— Я же говорил, всё будет в порядке. Они… поняли, что драться на дуэлях не самое лучшее занятие.
Вдруг Маша уставилась на рукав моего сюртука.
— У тебя кровь, — произнесла она, разглядывая маленькие пятнышки, красневшие на оливковой ткани. Как ни старался, не замараться не вышло. Вот в чём минус светлой одежды. Теперь, наверное, выбрасывать придётся.
— Главное, что не моя, — ответил я.
Маша посмотрела на меня с тревогой.
— Что это значит? Вы… стрелялись?
— Пойдём, — я взял девушку за руку. — Вопрос улажен — это главное. Только ты никому не рассказывай о встрече с офицерами. Пусть это останется нашим маленьким секретом.
— Я никому не скажу. Клянусь, — произнесла твёрдо Маша. — Они сами напросились. Это бесчестные люди, хоть и считаются дворянами. Я бы с радостью сама его пристрелила, если б в тот вечер у меня был пистолет.
Мы друг друга понял, и это хорошо. Моя фамилия была известна только Гурко и Казимирову, и они унесли своё знание в могилу. Больше о происшествии никто не знал… кроме нас с Машей.
Войдя в подворотню, мы остановились.
— Можем посидеть у меня, если хочешь, — сказал я. — Ты, кажется, взволнована. Пойдём. Попьёшь чаю, успокоишься.
— Не знаю, — произнесла Маша неуверенно. — Уже поздно, папенька будет ругаться.
— Как будто поздно никогда не возвращалась. Если хочешь, я потом тебя даже до подъезда провожу, — усмехнулся я.
Маша была в растерянности, она закусила губу, а на лице отразилась внутренняя борьба: ей как будто и хотелось, но она не могла побороть то ли страх, то ли неуверенность, то ли какие-то предрассудки.
— Можно посидеть, только недолго, — произнесла она, наконец.
Мы поднялись на четвёртый этаж, я открыл дверь.
— А вот и моя скромная обитель, — мы прошли в гостиную. — Располагайся, а я пока чай разогрею.
Маша уселась в кресло, а я зажёг газовую лампу на стене, которая лениво разгоняла полумрак тёплым тусклым светом, после достал керосиновую горелку и установил на неё чайник, предварительно налив воды из-под крана.