— По-царски живёте.
— А то! — усмехнулся я. — Ладно уж, последний год осталось дотерпеть. В институте легче будет.
— Смотря в какое общежитие заселят. Бывает такой клоповник — притон для бродяг и тот лучше. У меня брат в Императорском учится. У них в общежитии вот такие крысы бегают, — Михаил показал величину крысы, которая получалась размером с кошку. — Бывает, кусают ночью. А два года назад холера была.
От недовольного тона и угрюмой физиономии Михаила веяло безнадёгой. Но если всё, что он говорил — правда, получалось как-то грустно. Да у нас гастарбайтеры лучше живут, чем тут дворянские дети.
— А всё чиновники виноваты, — продолжал Михаил. — Кто все деньги разворовывает? Будь у нас, как в цивилизованных странах, не было б такого бардака. Во Франции уже пятьдесят лет, как телесные наказания в школах отменили, а у нас — только в конце прошлого века сподобились, да и то только для дворян.
— Ну так радуйся, — пожал я плечами. — Ты дворянин, тебя розгами бить не станут.
— Эх, не радостно на душе. Темнота у нас, да дикость.
— И что ты предлагаешь?
Михаил не успел ответить, поскольку мимо нас прошли четыре парня. Один из них оказался тем самым белобрысым с обожжённой мордой, которого я видел утром.
— И о чём же мы тут шепчемся, господа? — он остановился возле нас. — Никак непригожие речи ведём?
— Разговоры вести не запрещается, — Михаил кинул на подошедших взгляд исподлобья.
— А вы, сударь, уже оправились? — обратился ко мне белобрысый. — Смотрю, вернулись, и выглядите, прямо скажем, здоровее некуда.
— Не жалуемся, — ответил я.
Белобрысый хмыкнул.
— Пойдём, Женя, оставь в покое этих немощных, — сказал второй парень. — У них и так жизнь горькая. Поди, тренер каждый урок розгами лупит.
Парни рассмеялись и двинулись дальше.
— Вот же шаврик, — процедил Михаил, глядя им вслед. — Ещё и глумиться удумал. Это ведь Гуссаковский про тебя слух распустил, будь он не ладен. Не знаешь, поди? А я тебе говорю — он самый. Подлый человек. Как вообще дворянином смеет зваться?
— Проучить бы надо, — сказал я.
— Да где ж его проучишь? Гуссаковскому всё, как с гуся вода. Он, говорят, родственник попечителя. Его пальцем никто не тронет.
Вот значит, кто этот белобрысый — Гуссаковский собственной персоной. Алексей считал, что это он спёр дядину книгу. В таком случае надо бы Гуссаковского прижать и расколоть. Да и вообще, пора бы начать восстанавливать свою репутацию.
— Можно попросить об одолжении? — спросил я Михаила.
— Разумеется. Сделаю что могу.
— Если услышишь, что кто-то про меня тот слушок распространяет, говорит, что это — вранью, и что Гуссаковский доложил инспектору о дуэли. Всем расскажи, кому сможешь. А если спросят, откуда информация, скажи, что один парень слышал, как Гуссаковский с инспектором секретничает. Понимаешь суть?