Одно радовало: с собой разрешалось взять книги, тетрадки и письменные принадлежности. Более того, каждый день классный надзиратель приносил список домашних заданий, чтобы я не отрывались от учёбы. Но основная часть дня всё равно оставалась свободной, и я проводил её, как мог, с пользой: изучал российскую и мировую историю.
То, что я узнавал и вспоминал, удивляло меня не меньше того, что видел вокруг. В голове не укладывалось, как мог существовать мир, так похожий на мой прежний мир и в то же время так разительно отличающийся от него.
Многие вехи истории в этих двух мирах совпадали, но при этом имелись совершенно разительные отличия.
Жил я теперь в Российской Империи. Она походила на дореволюционную Россию девятнадцатого века. Порядки были похожи, нравы, религия, законы, вплоть до того, что тут существовали такие же сословия, имелась табель о рангах (только из двенадцати классов, а не из четырнадцати), а во главе государства стоял монарх-самодержец.
Границы, конечно, отличались, но не сильно.
На западе граница проходила по линии Кёнингсбер-Варшава-Кишенёв. До недавнего времени это была граница между Российской Империи и Великой Францией, установленная по результатам русско-французской войны 1812–1816 годов. Теперь же по ту сторону оказались Австрия и Пруссия. На юге мы соседствовали с Османской и Персидской империями. Граница с турками была в Бессарабии и Закавказье, с персами — в основном, в Средней Азии. Однако сейчас с этими государствами шла война, поэтому ситуация была неопределённой. Граница с Китайской Империей пролегала по Амуру. Территория южнее принадлежала Китаю, севернее — нам. В связи с этим на политической карте Дальнего Востока совпадений оказалось мало.
Западная Европа куда сильнее отличалась от западной Европы образца девятнадцатого века в моём мире. После наполеоновских войн все земли от Атлантического океана до линии Кёнингсбер-Варшава-Кишенёв вошли в состав Великой Франции. Эта империя просуществовала неделимой большую часть девятнадцатого века, но в восьмидесятых годах в ходе войны за независимость отделилась Испания, а буквально пять лет назад самостоятельность обрёл Австро-Германский союз.
А вот государство Северной Америки к началу двадцатого столетия недалеко ушло в своём развитии. Там, как и у нас, на основе колоний образовались штаты, которые в восемнадцатом веке отвоевали независимость, но развитие их тормозилось второй по счёту гражданской войной. Да и Франция до сих пор имела там владения и отказываться от них не собиралась.
Отечественная история гораздо больше напоминала историю России из моего мира. В конце семнадцатого века на престол взошёл Пётр I, который, как и у нас, основа Санкт-Петербург, построил флот и принёс из-за границы много новшеств в быт Российского царства. Однако здесь он царствовал на десять лет дольше, а сменил его сын Алексей. После смерти Алексея I на трон взошёл Пётр II, который у нас считался третьим.