Только появившийся словно из-под земли надзиратель пресёк наш разговор. Но на перемене, стоило Андрею Прокофьевичу уйти по своим делам, ко мне снова пристали с просьбами рассказать о дуэли.
— Гуссаковского давно пора было проучить, — рассуждал я, окружённый одноклассниками. — Он слишком много мнит из себя. Он нагл и необуздан. А то, что Гуссаковский занимается доносительство и распускает грязные сплетни — и вовсе говорит о нём, как о человеке подлом и низком. Кто-то должен был научить его уму разуму.
На большой перемене класс отправился на обед. Когда спускались по лестнице, навстречу нам прошёл высокий молодой человек с зачёсанными на бок волосами. Запомнились его глаза — светло-голубые, словно покрытые льдом, взгляд их был холоден и надменен. Мне показалось, что я его знаю и что познакомились мы при не самых благоприятных обстоятельствах, но память, как всегда, не давала полную картину, заставляя довольствоваться лишь смутными ощущениями.
Сергей обернулся ему вслед.
— Интересно, Меньшиков вызовет тебя на дуэль снова? — задал он риторический вопрос, и я понял, что голубоглазый и есть тот самый Пётр Меньшиков, из-за которого всё началось.
— Не надо тебе сейчас больше драться, — проворчал Михаил. — Директор помиловал вас в это раз, но больше он терпеть не станет. Выгонит.
— Удивительно, что он в это раз меня не выгнал, — сказала я.
— Если бы тебя на агитации поймали или если бы ты был из разночинцев, тогда даже разговаривать бы никто не стал. А дуэли — это дело всем понятное. Думаешь, директор наш по молодости не дрался?
— А что, дрался?
— Да кто ж его знает? Может, и дрался.
Я надеялся, что Меньшиков не станет снова вызывать меня на поединок, да и сам я не горел желанием возобновлять старый конфликт. Теперь, после победы над тремя шестиклассниками, меня трусом точно никто не назовёт, а драться с каждым встречным и поперечным — дело бессмысленное и бестолковое. Зачем оно мне надо? Деньги за это не платят.
После уроков первым делом я наведался к Гуссаковскому. Он достал из кармана пачку мятых синих бумажек и кинул на стол, сверху добавил несколько монет.
— Больше нет, последние, — сказал он.
Я посчитал. Тут было шесть с половиной рублей.
— Семь рублей, — сказал я.
Гуссаковский поморщился.
— Господа, есть пятьдесят копеек взаймы? — обратился он к парням в комнате.
— А вдруг украдёте? — ухмыльнулся какой-то здоровый малый, лежавший на кровати.
Гуссаковский поджал разбитые губы и чуть не затрясся от злости, но ничего не сказал.
— Можете не возвращать, — малый вынул из кармана монету и кинул, она упала на пол, и Гуссаковскому пришлось поднимать её.