Я собирался лично наведаться в ту лавочку и выкупить «Руководство…», если, конечно, оно всё ещё там. Можно было бы у Гуссаковского потребовать, чтобы тот вернул книгу, но самому как-то надёжнее казалось.
Теперь мой путь лежал на Сенную площадь.
Перед выходом я открепил с фуражки кокарду, а с воротника спорол петлицы. Сделать это мне посоветовал Михаил, когда я сказал, куда хочу отправиться. Петлицы и кокарда служили опознавательными знаками, и каждый городовой мог легко узнать, из какой я гимназии, и доложить туда в случае, если заметит меня в неположенном месте.
А неположенных для гимназиста мест оказалось много: кафе, рестораны, трактиры, кабаки — одним словом, все заведения общепита. В театре не разрешалось находиться в партере, да и на рынках не стоило показываться. О борделях, бильярдных и игровых домах даже речи идти не могло — туда путь гимназисту был заказан.
Вдобавок запрещалось показываться на улицах после девяти. Чтобы спокойно гулять по городу в вечернее время, не опасаясь полиции, требовалось приобрести обычную одежду. Ходить в штатском гимназисту тоже было нельзя, но, как говорится, если никто не узнает, то можно. А вот если придти в общагу после положенного часа, сторож обязательно доложит инспектору, и опоздавшего ничего хорошего не ждёт.
Суровость местных порядков всё больше меня поражала и раздражала. Гимназист был существом бесправным, даже если его родители — аристократы. За каждый проступок, даже вне стен учебного заведения, могли и после уроков оставить, и обеда лишить, а то и запереть в карцере. Детей же простого происхождения до сих пор наказывали розгами.
Впрочем, имелись и лазейки. И от городовых, и от сторожа можно было откупиться. Взятки брали все. Сторожу хватало пятьдесят копеек, а вот городовой мог и рубль запросить. Если денег много — не проблема, но я пока испытывал трудности с финансами, а значит, попадаться не стоило.
Так же Михаил напомнил мне, что в общежитии со стороны хозяйственной части имеется чёрный ход, через который можно попасть в общагу после девяти, минуя сторожа. Но там уж как повезёт. Слуги его могли и рано закрыть.
Медальон я тоже оставил в общежитии. Он ограничивал мои силы, а я не знал, с чем предстоит столкнуться в городе. Сенная площадь считалась не самым благополучным местом, да и скупщик тот мог начать отпираться.
И вот я ехал в бричке в направлении Сенной площади и, как и прошлый раз, с любопытством глядел по сторонам.
С самого утра город застилала сизая пелена. Дома и дороги Петербурга сырели под струями дождя, растворялись в промозглой серости. Улицы, зажатые в тиски каменных построек, казались бесконечным лабиринтом, в котором блуждают обречённые прохожие под чёрными зонтами.