— Налетай, — предложила она и я, не удержавшись, тут же схватила ближайший к себе кусок сдобы, который оказался пирожком с картошкой и грибами.
— Ну, как? — спросила бабушка, следя за моей реакцией.
— Умопомрачительно, — честно ответила я, прожевав первый кусок.
— Садись, чего стоишь? — и бабушка подтолкнула меня к самому удобному местечку за столом. Сама села напротив, подперла руками подбородок и с умилением в глазах стала наблюдать за тем, как я уминаю её стряпню, выглядя как самая настоящая бабушка — простая, добрая, любящая и заботливая. От той утонченной красивой женщины, которая заботилась обо мне в детстве мало, что осталось. Ей на смену пришла другая — более мудрая, тихая, понимающая.
После смерти дедушки на девяносто восьмом году жизни она пережила невероятное чувство потери и, едва не сойдя с ума от горя, поняла, что без него ей этот мир не нужен. И решила уйти следом за ним — пусть и не красиво, зато очень честно и очень по-человечески. Она прожила много счастливых дней в окружении людей и посчитала, что человеческий итог будет чем-то очень правильным и логичным. Она отказалась от того дара, который ей достался от родителей-богов, потеряла молодость и красоту, зато приобрела то, что по её мнению было гораздо ценнее, чем бессмертие — возможность встретиться со своим мужем еще раз.
Её осанка была по-прежнему гордой и ровной, глаза смотрели на мир все также весело, любопытно и чуть наивно. При ней все еще были её утонченные манеры, идеальный вкус, чистый разум и светлая душа. Но некогда идеальное лицо постарело, покрылось морщинами. Волосы поредели и практически полностью поседели, а фигура поплыла и раздобрела. Она уже не была королевой, не была дочерью богов, но она все еще была моей любимой бабушкой. И, хотя, по-моему мнению, в старости не было ничего красивого, бабушка даже в этом возрасте каким-то образом умудрялась выглядеть очень благородно и эстетично.
— Недавно мне звонил твой отец, — наблюдая, как я впиваюсь зубами в третий пирожок, спокойной сообщила бабуля.
Я поперхнулась и закашлялась. Пришлось приложить усилия, чтобы не заплевать бабушку и всё вокруг слюной и крошками.
— Звонил? — просипела я, когда смогла говорить.
— Ага, — бабуля поправила и так идеально лежащую скатерть, и принялась выстраивать в ровный ряд солонку, перечницу и сахарницу.
Пронаблюдав за её действиями, я отложила пирожок. По опыту знала, что если бабуля начинает поправлять все вокруг себя, значит, жди плохих вестей. Тяга к идеальному порядку в ней просыпалась именно в моменты сильной тревожности.