– Девчонки, вы собаку не видели? – Сказал я первое, что пришло в голову.
– Какую? – спросила та, которая сидела ближе.
– Маленькую такую, шуструю, пушистую.
– Н…нет – пожала плечами девчонка.
– А какую видели?
– Никакую!
– А чего же ты спрашиваешь «Какую?». – Я выдавил из себя улыбку. – За кобелём убежала, дрянь такая! Я уже третий квартал за ней гонюсь. Всё, больше не могу. Тяжело выдохнув, я откинул голову на деревянную спинку. В этот момент никто и ничто не смогли бы заставить меня подняться. Свисающая плетью правая рука онемела, а левый бок разрывало от боли. «Стёпа всё таки попал…» – подумал я прежде чем вырубиться на несколько часов.
Гораздо позже я узнаю, что отделался трещиной в ребре, вывихом плечевого сустава и лёгким сотрясением мозга. Ещё я узнаю, что Стёпа, хоть и не попал, но оказался метким стрелком. Это поведает мне Вождь, уже там в квартире, куда я вернусь только ночью. Он протянет мне сумку и скажет «смотри сюда!». В толстой брезентухе я увижу два отверстия. Входное – маленькое и аккуратное и рваную дыру выходного. Пуля погуляла в сумке, которую я всё время прижимал к груди, и выпорхнула наружу. И в сумке она тоже здорово порезвилась. Вождь бросит на стол две изуродованные, будто пережёванные и выплюнутые шрёдером красные пачки.
«Везучий ты, товарищ Антон! Если бы не эти котлеты, пуля товарища Степана, навсегда оставила бы тебя в этой кинобудке».
Глава 12. Зима
Уныло за окном, совсем не видно света,
И луч светила сквозь пургу едва брезжит,
Вот кучер вылез из своей стальной кареты,
И по резиновым копытам лошади стучит.
Взбрыкнул железный конь, не в силах ехать боле,
Путь перевалом снежным на замок закрыт,
Стучит железными зубами и натужно воет,
Пока его хозяин пятистопным ямбом костерит.
Девица мимо с важным видом проплывает,
И стан худой колышет ветром будто колосок,
Без шапки, шали и без рукавиц, она почти нагая,
И вязнет в насте длинный у красотки каблучок.
Кудрявыми вихрами на ветру играя,
Навстречу полуголый отрок ей спешит,
В руках не птичку он замерзшую сжимает,
Там телефон разбуженный посланием горит.
Смотрю в окно сквозь белые узоры,
На хладное стекло дышу любви огнем,
И жду когда в застывшем белом море,
Мелькнёт мой парус в одеянье голубом.
Два кулачка печатью приложу к стеклу я,
Растопят лёд они в сердечко обратя,
И перст, заветный вензель нарисует,
Моя родная «А», всё это для тебя!
– Ой, как здорово! – Анечка, будто крыльями бабочки, часто захлопала маленькими ладошками, затем потянувшись, поцеловала Поэта в щёчку.
«Причём тут «голубое одеянье»» – думал я, глядя на бежевую кофту и синие джинсы, в которые была одета Аня. Её белый пуховик висел в прихожей, и вообще я не мог припомнить чтобы она носила что-нибудь голубое.