— Это должно заставить меня почувствовать себя польщенной или что-то в этом роде?
— Это не входит в мои намерения, но если это так, то непременно.
Мудак.
Моя кровь закипает от желания ударить его по лицу и закричать «кровавое убийство». Но даже я признаю, что с Джонатаном он сделает так, чтобы казалось, будто это я совершила убийство, а не наоборот.
Я пытаюсь договориться с самой собой, сохраняя хладнокровие, прекрасно понимая, что волнение только подтолкнет меня к ошибкам. Да, его предложение и то, как небрежно он это произнёс — словно это само собой разумеющееся, — все равно, что щупальца обвились вокруг моей груди, но мне нужно найти способ справиться с этим.
— Ты сумасшедший, если думал, что я соглашусь на это.
— Следи за своим ртом, Аврора. Мне не нравится, когда меня называют сумасшедшим.
— И мне не нравится, когда со мной обращаются как со шлюхой в моей собственной фирме.
— Это моя фирма. Теперь это моя собственность. Со временем ты к этому привыкнешь.
Я скрещиваю руки на груди.
— Я выкуплю акции за двойную цену, которую ты заплатил.
— Неинтересно.
— Почему, черт возьми, нет? Ты бизнесмен. Ты должен думать о прибыли прежде всего.
Он встает, и требуется вся моя уверенность в себе, чтобы не отступить и не приклеиться к стене — или, еще лучше, развернуться и убраться к черту от его смертоносного присутствия. Я не могу нормально дышать с тех пор, как он ворвался в мой кабинет.
Но факт остается фактом, это мой кабинет. Я не позволю Джонатану или кому-либо другому заставить меня отказаться от этого.
— Ты слышала о том, чтобы понести небольшие потери ради общего блага? Это одна из таких ситуаций, дикарка. Ты можешь предложить мне в десять раз больше, чем я заплатил, и я все равно не продам. — он останавливается передо мной, засунув руку в карман, и его высокомерный нос чуть не задевает верх. — Вот как это будет происходить. Ты добровольно предложишь мне себя. И под «добровольно» я подразумеваю, что ты полностью будешь вовлечена в это; не будет никаких отказов, смен решений или разыгрывания карты жертвы.
— А если я не соглашусь? — спрашиваю я, хотя мой язык прилипает к небу в пересохшем рту.
— Ты откажешься от владения H&H, и у меня будет свобода продать ее или объединить с другой фирмой. Я еще не решил.
— Ты... ты не можешь этого сделать. Художественная ценность H&H исчезнет.
— Мне нечего сказать по этому поводу.