— Я сказала, что нет.
— Румянец на твоих щеках, приоткрытые губы и то, как ты продолжаешь прикасаться к своим часам, говорят об обратном. Если ты не хочешь быть такой читабельной, отшлифуй свои реакции. Твои советы — верный способ использовать твои слабости.
Черт бы его побрал. Почему никто раньше не пытался убить этого человека? Прошло меньше недели с тех пор, как я оказалась на его орбите, и у меня уже есть желание задушить его до смерти.
— Из-за твоего поведения я не дам тебе то, что ты хочешь. — он похлопывает себя по коленям. — А теперь садись.
Я игнорирую укол разочарования, поселяющийся внизу моего живота, когда опускаюсь к нему на колени. Несмотря на твердость его бедер, поза не такая неудобная, как я изначально думала.
Единственное, что я не могу выбросить из головы, это то, как его древесный аромат окутывает меня. Это как дым, густой и непроницаемый. В данной позе он поглощает меня своим массивным телосложением. Мы так близки, что его теплое дыхание касается чувствительной кожи моего затылка, вызывая дрожь по спине.
Черт.
Я не подписывалась на эту близость. Конечно, я знала, что он в конце концов трахнет меня, но игры, толчки и притяжения превосходят все, что я испытывала раньше.
Как он мог загнать меня в лужу чужих эмоций, просто заставив сесть к нему на колени?
— Теперь ешь, — приказывает он, его свирепый взгляд не отрывается от моего лица.
В том, как Джонатан говорит, есть что-то такое, что меня трогает. До самых костей. Его голос — голос правителя, военачальника или любого другого, кто стремится к разрушению.
Но в то же время его властный тон заставляет мои бедра сжаться. Сила в нем проникает мне под кожу и хватает за горло.
Не глядя в глаза, я указываю на тарелку. Когда я говорю, мой голос все еще звучит в этом иностранном хриплом диапазоне.
— У меня нет моей посуды.
— Используй мою.
— Но...
— Не заставляй меня повторять. Мне это не нравится, и тебе тоже.
Гул его голоса так близок к моему уху, что заставляет меня закрыть глаза, дабы на мгновение потеряться в нем.
Вместо этого я хватаю вилку, радуясь, что моя рука не дрожит, когда накручиваю на нее спагетти и откусываю. Хотя я жую, я почти ничего не чувствую.
Это невозможно.
Все мои чувства сосредоточены на тепле, исходящем от груди Джонатана у меня за спиной, и бедрах под задницей. Ожог прошлого вечера оживает, пульсируя от потребности в... чем? В большем? Что, черт возьми, со мной не так?