Мои мышцы немного расслабляются, когда прохладная вода ослабляет боль между ног и в заднице.
Он тянется через мою голову к бесчисленным средствам для ванны и достает то, которое уже было здесь, когда я переехала.
— Я использую яблочный. — я указываю на бутылку рядом с ним.
— Всегда есть возражения. — он качает головой, хотя подчиняется и наливает гель для душа с ароматом яблока.
Затем в тревожной тишине он наблюдает, как вода наполняет ванну и пузырьки покрывают меня до самых грудей.
Я ерзаю под его пристальным взглядом. Хотя я хорошо справляюсь с тишиной, я мусор, когда дело доходит до Джонатана. Учитывая его скрытный характер, всегда кажется, что он что-то сообщает молчанием.
И обычно это не очень хорошо. Молчание Джонатана это тот тип, который должен держать вас в напряжении.
— Ты можешь идти. Не обязательно продолжать наблюдать за мной.
Он не двигается и ничего не говорит. Он остается на краю ванны, скрестив руки на груди, и пристально изучает меня, будто читает воображаемые слова с моего лица.
Запугивание Джонатана Кинга не знает границ. Словно он был рожден, чтобы играть роль ублюдка без души.
Тот факт, что его эмоции заперты в хранилище или, что еще хуже, их вообще не существует, делает его непредсказуемым.
Ни за что на свете не понять, о чем он думает, и я думаю, что именно это превращает меня в этот сбитый с толку комок всякий раз, когда он рядом.
Несмотря на то, что я избегаю головоломок, нельзя отрицать, как сильно я люблю их разгадывать.
Мысль о том, чтобы погрузить пальцы во что-то и разобраться во всем этом, наполняет меня приливом адреналина.
Мысль о том, что я никогда не смогу сделать этого с Джонатаном, вот что бросает меня в бесконечный круг без выхода.
— У тебя есть работа, верно? — бормочу я.
— Это может подождать.
— Ты только что сказал, что работа может подождать? Разве это не похоже на богохульство в твоем руководстве по работе с богом?
Он приподнимает бровь, вероятно, из-за моего саркастического тона, но никак это не комментирует.
— Эта работа принадлежит мне. А не наоборот.
— Хочешь сказать мне, что можешь перестать работать завтра, если захочешь?
— Я мог бы, но не стану. Нет никакого удовольствия в том, чтобы слоняться без дела, когда ты можешь использовать эти часы для продуктивной работы.
— Больше похоже на разрушение, — бормочу я себе под нос.
— Если тебе есть что сказать, скажи это вслух. Прячась, ты кажешься трусихой, а ты не трусиха, Аврора.