Я не могу разгадать Сурайю до конца. Многие её ответы и реакции нечитаемы и скрытны, как клинок в моем рукаве.
Чувствую острую потребность остаться наедине с самим собой, чтобы разобраться в начинающемся внутри хаосе, который возглавляет неведомый мне доселе зверь.
— Пойдем, — коротко вздыхаю, указывая на коридор рядом. — Уверен, здесь найдется для тебя комната. Сейчас опасно возвращаться домой. Нужно отдохнуть, а завтра я продолжу дело, связанное с Тамиром.
Она молча следует за мной, когда мы оказываемся в полумраке из-за почти затухших факелов на стенах. И лишь у деревянной двери в покои напротив моих Сурайя тихо, но твердо произносит, вновь внося между нами приятное, покалывающее напряжение:
— Ты ведь далеко не ярый блюститель устава, Алисейд.
Как долго, интересно, она собиралась с думами, чтобы сказать мне это?..
— Некоторые законы существуют, чтобы их нарушать, так ведь? — я усмехаюсь, услышав этот неожиданный выпад, который не раз касался моего слуха от других людей, и скрещиваю руки на груди.
Мы стоим друг напротив друга, оба прислонившись к дверям.
Не сводя друг с друга глаз.
И на её привлекательном лице больше нет выражения борьбы — лишь непоколебимость одним лишь высшим силам известно какого принятого решения.
— Я последовала твоему совету и приблизилась к уровню отличного вестника — многое узнала о тебе, пока было время, — Сурайя впервые за долгие часы улыбается мне. Загадочно, но так искренне.
— И что можешь сказать после этих открывшихся истин? — не могу удержаться и поддерживаю её провоцирующие меня нотки. Вопрос выходит почти шепотом, отчего на её шее выступают мурашки.
Рябь на девичьей коже и её последующий ответ раззадоривают существо внутри меня настолько сильно, что от яростного поцелуя в эти манящие меня губы Сурайю бережет лишь тихо закрывшаяся за ней после сказанной фразы дверь:
— Что ты намного хуже, чем я себе могла представить. И что это устраивает меня намного больше, чем прежде.
Пробуждение даётся нелегко после событий вчерашнего дня. Мышцы в теле пульсируют от усталости и ведут себя, как растаявший на солнце шербет.
Потянувшись, я еле разлепляю веки и абсолютно не ощущаю бодрости. Память-предатель услужливо подкидывает отрывки воспоминаний, среди которых главный — то, как я касаюсь Сурайи, обхватываю её и заключаю в объятия. И эти её слова напоследок…
Интересно, проснулась ли она? Пришёл ли вчера Гасан и успела ли она обратиться к нему за помощью, прежде чем отойти ко сну? Пережить ночь с такой раной точно не следовало бы.
Решив, что стоит всё-таки выйти и всё разузнать самому, а не предаваться вопросам без ответа, я медленно поднимаюсь с тахты и иду к стоящему в углу медному тазу и кувшину с холодной водой. Осмотрев наскоро перевязанную царапину на предплечье и отметив, что кровь засохла и больше не идёт, аккуратно промываю рану и затягиваю её снова чистой тканью. Торс усеян синяками и ссадинами, но мне не привыкать.