– Ты чистосердечно каешься, сдаёшь всю контрреволюционную организацию в целом и каждого её члена в частности, даёшь показания на её идейного вдохновителя и указываешь источники финансирования. А правосудие за это, распространяет на тебя «Закон о защите свидетеля»… Про такой закон, тоже ни разу не слышал?
– Нет.
Подсовываю другую «гербовую» бумагу:
– …Получаешь новые документы на другое имя, чистую биографию, немного «подъёмных» и сваливаешь куда подальше…
Последние сомнения я развеиваю «свёрточком» от Погребинского, полученным в Москве:
– …Здесь всё вышеперечисленное. Лично я рекомендую Ташкент – там сытно, тепло и, мухи цеце не кусают. Там тебя никто не знает и не достанет. Как устроишься, а здесь всё устаканится – вызовешь семью.
Единственное, что в этом уроде осталось человеческого – это отличный семьянин, примерный муж и любящий отец двоих детей. Его супруга вот-вот должна родить третьего: видать, этим можно объяснить – но не оправдать захват дома Отца Фёдора.
Решил свить уютное семейное гнёздышко!
Но не мной было сказано: не строй себе счастье на несчастье других…
– Так, что?
Тот, почти радостно:
– А кто «идейный вдохновитель»?
– Погребинский. Он же – «источник финансирования»: обкладывает данью частников и кооператоров, создал банду грабящую государственные склады и, на приобретённые таким образом средства – ведёт активную антисоветскую деятельность, готовясь свергнуть народную власть. Так, что?
Практически не раздумывая больше:
– Я согласен! Дайте мне…
Даю ему чернильницу с ручкой, несколько чистых листков и один уже заполненный:
– Здесь всё готово. Осталось переписать, поставить дату – сегодня двадцать седьмое октября и расписаться.
* * *
Когда работа была окончена и уже бывший Начальник Ульяновского отдела НКВД, изнеможенно откинулся на спинку стула, прямо рукавом гимнастёрки вытирая пот со лба, я внимательно перечитал его «чистосердечное» признание и удовлетворённо кивнув, громко крикнул:
– Фриц, заходи!
– Да, да…?
– Делайте, как условились.
С готовностью:
– Яволь, герр Шеф!
Немец мгновенно накинул удавку на шею и слегка придушил болезного, пока «ассистенты» удерживали того от излишне резких движений. Я же в это время заскочил на стол, снял лампу и взамен накинул на массивный кованный крюк тонкую – но прочную пеньковую верёвку, предварительно щедро натёртую простым совдеповским хозяйственным мылом.
– Давайте его сюда, камрады! Шнель, шнель!
Буквально пара секунд и, хрипящий «Гражданин начальник» – оказался «танцующим» на цыпочках на собственном столе, судорожно пытающимся руками разорвать душившую его петлю. Из выпученных по-жабьи глаз на багрово-синюшнем лице – катились крупные, как у плачущей лошади слёзы, а из штабных галифе…