По существующему закону, семьи причастных к контрреволюционной деятельности – подлежат выселению в места более отдалённые и, по решению судью и Волостного Совета народных депутатов – процесс уже пошёл. Двадцать с чем-то человек «заговорщиков» – потянули за собой свыше трёхсот «ссыльных поселенцев», которых уже начали «упаковывать» – сгоняя с самим минимумом личных вещей в Ульяновский исправительно-трудовой лагерь. Перекантуются там с недельку-две, потом в спецэшелон и на спецпоселение куда-нибудь в тайгу.
Суров закон, но это – закон!
И это на порядок лучше, чем полное беззаконие – творящиеся в годы Гражданской войны. Исстрадавшийся за время последней народ, это прекрасно понимает и вполне одобряет такой порядок вещей.
В данном случае, я тоже на стороне такого закона: в провинции – всё ещё сильны родственно-кланновые традиции, а мне в Ульяновске «неуловимые мстители» не нужны.
* * *
Наконец всё более-менее разгребя, кинулся со всех ног домой (автомобиль отдал для продолжавшихся оперативно-следственных мероприятий) – благо он недалеко от Управления и, как раз нарвался на выселение семьи «Гражданина начальника».
Очень неприятное зрелище, скажу вам…
Двое зарёванных детей до пяти лет, уже охрипших от плача и лишь жалобно скуливших… Женщина с огромным животом, с распущенными волосами и обезображенным горем лицом, ползала на коленях среди валяющего в осенней грязи домашнего барахла и выла как издыхающая волчица, изредка вопрошая:
– За что? За что?
Чужаки!
Никого сочувствия к ним, лишь усмешки и оскорбления в их адрес… Лучше Александра Сергеевича не скажешь:
«Ужасный век,
Ужасные сердца!».
Не стал вмешиваться – всех не пережалеешь, нашёл в тайном месте ключи от Храма и стараясь сделать это незаметно, пробрался в свой хрон. На ощупь (электричество отключили сразу после закрытия) проверив целостность своего компьютера, выгреб в карман все иновременные лекарства из ящика – на месте разберёмся и, также рысью побежал в волостную больницу.
Слава Богу, успел!
– Как он, Михаил Ефремович?
Доктор Ракушкин, пряча глаза:
– Очень тяжёл. Сильные боли… Всё какого-то ангела зовёт, должно быть бредит.
Красноречиво молчу и тот, как будто насилу выталкивая слова:
– Вот-вот представится… До вечера, в любом случае не доживёт.
Отец Фёдор лежит в отдельной палате.
Ну и вид – краше только… Ему было так больно, что он меня не узнал.
Что делать?
– Оставьте нас наедине!
Делаю, что могу и надеюсь – хуже не будет. Вколол ему свои «стариковские» – что мне были прописаны, для тех случаев – когда конкретно «прижимало»… Сразу тройную дозу.