Машины, по Делёзу и Гваттари, бывают самыми разными: техническими, кибернетическими, машинами войны, экономическими, означающими, желающими, институциональными, но они могут быть и литературными. Это слово – настоящий лозунг, призванный отменить другой лозунг эпохи – структуру. Машина занимает настолько важное место, что, готовя в 1970 году переиздание «Пруста и знаков», Делёз добавляет вторую часть под названием «Литературная машина». Она включает описание «трех машин» из «Поисков утраченного времени». «Анти-Эдип» начинается с главы, посвященной желающим машинам, понятию, которое несколько лет спустя в «Тысяче плато» авторы забросят, скорее всего потому, что оно выполнило свою функцию по подрыву понятия структуры, которое бессмысленно критиковать в 1980 году, когда от структуралистской парадигмы остались одни воспоминания.
Свергнуть структуралистскую семиологию
Избранный «Анти-Эдипом» противник, «структурализирован-ный» Лаканом психоанализ, опирается на соссюровскую концепцию языка. Делёз и Гваттари в связи с этим в пух и прах разносят соссюровскую теорию знака. Они даже видят в ней «тень восточного деспотизма. Соссюр настаивает: произвольность языка обосновывает его суверенность, подобно служению или обобщенному рабству, на которое обречена „масса“»[975]. Впрочем, отношения означающего и означаемого у Соссюра асимметричны, в них наблюдается абсолютный перевес означающего. Пустая клетка, действующая путем последовательного схлопывания всех уровней и ранее казавшаяся позитивным моментом, теперь становится заложницей концепции языкового поля, определяемого Соссюром как трансцендентность, вращающаяся вокруг господствующего означающего.
Делёз и Гваттари противопоставляют этой лингвистике означающего совершенно иную лингвистику – лингвистику потоков. Решающий вклад Гваттари в этом вопросе очевиден, как показывают подготовительные материалы к «Анти-Эдипу»[976]. Ельмслев, придумавший «глоссематику», заложил основы лингвистики еще более формализованной, чем соссюровская. То, как ее применяют Делёз и Гваттари, имеет мало отношения собственно к глоссематике, и смысл, который Ельмслев вкладывал в свои понятия, бодро переиначивается. Их истинная цель – использовать эту интерпретацию как машину войны с Соссюром, чтобы найти место для настоящей прагматической лингвистики. Поэтому они, как им кажется, находят у Ельмслева настоящий план имманентности, который отвечает их стремлению создать лингвистическую «имманентную алгебру языков»[977].
Прежде всего Делёз и Гваттари заимствуют у этого лингвиста – в своем собственном толковании – различение плана выражения и плана содержания, которые оказываются полностью взаимообратимыми: «Исходя из их функционального определения, невозможно утверждать, что одну из этих величин следует называть выражением, а другую – содержанием»