.
Три эти операции связаны друг с другом и заключаются не в том, чтобы найти дофилософский план на плане имманентности, а в том, чтобы изобрести или оживить про-философских персонажей и, наконец, создать философские концепты. Заниматься историей философии – значит в конечном счете найти этот тройственный жест, что позволяет извлечь проблему, которую философ сделал предметом размышлений. Именно в кризисных ситуациях философ может максимально приблизиться к подлинным проблемам и в то же время создать новые концепты, поскольку «философия живет в условиях перманентного кризиса. План работает рывками, концепты выстреливают очередями, а персонажи движутся прыжками»[1945]. Поэтому ошибкой было бы думать, что можно просто накладывать слои один на другой, подобно тому как эрозия приводит к отложению осадочных слоев на земной коре. Критерий, всегда остающийся актуальным, – это интересность: «Даже будучи отталкивающим, концепт должен быть интересным»[1946]. Отправляясь от этого критерия, можно в древнейшей истории философии найти то, что позволит сделать старый, дремлющий концепт «интересным», но лишь при условии, что он поможет пробудить иные становления на новой сцене, «хотя бы и обернув его против него самого»[1947], в соответствии с методом извращения, столь ценимым Делёзом.
Таким образом, философия занимает территорию изобретения, но чем же она тогда отличается от логической науки и искусства? Эту проблему Делёз и Гваттари ставят во второй части «Что такое философия?». Наука, несомненно, тоже изобретает, однако ее предметами являются не концепты, а функции. Она, как и философия, имеет дело с хаосом, но действует прямо противоположным методом, отказываясь от своей бесконечности, чтобы выиграть в операциональности и «добиться референции, способной актуализировать виртуальное»[1948]. Науке нужно размечать вехи, задавать фиксированные пределы, чтобы выстраивать свои опыты не на плане имманентности, а на плане референции. Функции, которые являются ее делом, состоят не из концептов, а из «функтивов». Философия и наука сходятся в том, что обе они – модальности, два гетерогенных типа множественностей. Концепт, между тем, может преобразоваться, став пропозиционным, и тогда он называется «проспектом». Но в этом случае «концепт утрачивает все те характеристики, которыми он обладал как философский концепт, – автореференцию, эндоконсистенцию и экзоконсистенцию»[1949]. Эта констатация бьет по позициям аналитической философии, ставшей абсолютным гегемоном в университетском мире Северной Америки. Уподобляя философию простой логической науке, смешивая концепты с функциями, сторонники аналитической философии становятся могильщиками философии: «В своем соперничестве с философией и желании подменить ее собой логика движима настоящей ненавистью. Она дважды убивает концепт»