Я кивнула, принимая его ответ. Мне раньше тоже иногда хотелось, в глухомань, в болота, туда, где ни одного живого человека не встретишь, особенно если на работе достанут. Вот пожалуйста, мечты сбываются, и это было бы смешно, если бы не было так грустно.
— У тебя есть зеркало? — поинтересовалась у своего молчаливо-язвительного друга, — мне хочется посмотреть на себя.
— Я похож на прекрасного принца, который любуется на себя перед сном? — проворчал он, но с места все-таки встал, — сейчас поищу. Вроде где-то осколок валялся.
Он долго рылся в другой комнате, гремел и скрипел ящиками, тихо бухтя себе под нос, но зеркальце принес. И даже не осколок, а вполне себе целую безделушку, размером с небольшую пудреницу.
— Наслаждайся, — протянул ее мне.
Я взяла вещицу, собралась духом и, вполне отдавая себе отчет, что приятного меня ждет мало, одним глазом глянула на отражение.
— Ёёёё, — это все, что я могла сказать, глядя на свой прекрасный лик в мутном зеркале. Бледная, как поганка, синяки на пол-лица. Щеки впали, глазницы тоже. Неровно обстриженные волосы висят грязными сосульками. Губы бледные, с синим отливом. Страшна, как сама смерть, а глаза зеленые. Не мутно-болотные, как было раньше, а нормальные яркие радужки. Так себе утешение, на фоне всей остальной убогой картины.
— Убери это, — откинула зеркальце и уткнулась в подушку.
— Ты чего? — удивился Оллин.
— Я страшная!
— Ты живая, а все остальное можно поправить. Волосы отрастут, щеки наешь заново, — он забрал зеркало и тихо вышел из комнаты.
— Так и будешь лежать и жалеть себя? — раздался его голос откуда-то из глубины дома, — или уже встанешь и начнешь шевелиться?
Я еще раз тяжко вздохнула и стала подниматься. Оллин прав, все восстановится, надо просто идти дальше и не опускать руки.
Первый шаг мне дался с трудом. Мышцы, ослабевшие от долгого лежания, не слушались. Ноги дрожали, походка получалась неровной. Будто я старый матрос, возвращающийся с ночной гулянки в дешевом порту. Даже запыхалась, пока прошла вдоль кровати до двери — пришлось прислониться к косяку, чтобы передохнуть.
Из комнаты я вышла в темные сени. Одна дверь — тяжелая, с большим засовом — вела на улицу, вторая, низенька и покосившаяся другую комнату. Мне с большим трудом удалось ее открыть и зайти внутрь.
Обстановка здесь была такая же убогая. Стол, лавка, комод, огромный сундук, застеленный драным матрасом, вместо кровати. В одном углу сложенный из камня очаг, в другом кривой умывальник. На гвоздях возле двери в полнейшем нагромождении висели вещи — теплый тулуп поверх льняной рубашки, куртка из грубой кожи вместе с шерстяным жилетом. Вдоль стен развешаны пучки трав, корнеплоды вместе с ботвой, вязанки сушеных грибов.