Например, в дневнике Анны Алексеевны Олениной, попытавшейся нарисовать словесный портрет Пушкина, есть такие строки, написанные в 1828 году: «Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, НОГТИ, КАК КОГТИ, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденное и неограниченное самолюбие – вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия…»
Можно ли считать данное описание объективным? С этим вопросом я, как всегда, обратилась к Софье Матвеевне.
– Мнения пушкинистов на этот счет самые разные, – Вдова удобно устроилась в кресле, что обещало долгий интересный разговор. – Если помнишь, то именно Олениной Пушкин посвятил один из лучших лирических циклов.
– «Город пышный, город бедный…», «Зачем твой дивный карандаш…», «Ее глаза», – не удержавшись, перечислила я то, что с малых лет знала наизусть.
– А «Предчувствие»? – напомнила Софья Матвеевна, на что я радостно закивала головой, вызвав улыбку на лице Вдовы. – Торопыга! Лучше расскажи, что тебе известно об Анне Олениной.
– Анна Оленина… – начала я, припоминая то немногое, что удалось узнать из книг. – Она была явно не глупа, наблюдательна, начитана. Да и как иначе? Росла-то в семье, к которой с почтением относились в Петербурге. Так?
– Верно, – согласилась Софья Матвеевна.
– Судя по воспоминаниям современников, – продолжала я, вышагивая по комнате, – ее отца – президента Академии художеств и директора публичной библиотеки – все уважали.
– А Пушкин? – напомнила Вдова.
– Ну-у-у!.. – Я восторженно закатила глаза и со знанием дела сообщила. – Он такую дорожку протоптал на Фонтанку! В оленинский особняк.
Выслушав мой ответ, Вдова лукаво прищурилась:
– Ай-ай-ай! И что же его так привлекло?
Не заметив подвоха, я продолжала тарабанить, словно отличница у доски:
– В первую очередь ему нравилась теплая атмосфера дома…
– А может очарование двадцатилетней дочери хозяина? – не выдержав, перебила меня Софья Матвеевна. – Солнышко мое, ты не на уроке. Мы с тобой просто беседуем, а не обсуждаем биографию члена Политбюро ЦК КПСС. Подумай хорошенько. Александру Сергеевичу в ту пору, как ты можешь подсчитать, минуло всего лишь двадцать восемь. Он увлекся Олениной и довольно часто общался с ней. Однако мало кто серьезно воспринимает дневник Анны Алексеевны.