– Я непременно встречусь с ними, – заверил ее Пентенефре, отводя глаза с приметной растерянностью; внезапная мысль, которую он никак не мог оформить в нечто ясное, именно в эту минуту – слава всем богам! – наконец-то посетила его. – Но сейчас – сейчас мне нужно повидать еще одного человека; затем я вернусь и примусь за дело, матушка, – пообещал он, заметив беспокойство в глазах Тии.
То, что мать была, по крайней мере, отчасти права в этом чувстве, Пентенефре понял сразу же, едва покинув покои. Никто, конечно, не мог пока что запретить ему выйти из дворца – но всюду, куда бы он ни посмотрел, его встречали настороженные, заранее предполагающие попытку побега враждебные взгляды. Кто-то приветствовал его сухим, коротким поклоном и тотчас разгибался, словно уличенный в чем-либо постыдном, прочие и вовсе отворачивались, делая вид, будто не заметили присутствия царевича. Стиснув зубы, Пентенефре принудил себя не думать об этом: существовали дела куда важнее.
Жрица Нейтикерт уже ждала его – предупрежденная ли своей небесной покровительницей или же попросту слишком хорошо знавшая его нрав – как бы то ни было, представ перед ней, Пентенефре сразу же почувствовал себя лучше. Встревоженный, но ясный и твердый взгляд молодой женщины наполнил все его существо непонятно откуда взявшейся вдруг надеждой; позабыв о нависшей над ним и его матерью страшной угрозой, царевич впервые за минувшие сутки спокойно выдохнул, расправил плечи и даже нашел в себе силы улыбнуться:
– Рад, что в Та-Кемет еще нашлись люди, не избегающие встречи со мной всеми силами.
– Как бы эта радость вашего высочества не оказалась преждевременной, – свела брови жрица с крайне обеспокоенным видом; Пентенефре видел, как пальцы ее правой руки крепко стиснули обвивавший запястье левой серебряный браслет – казалось, еще немного, и украшение распадется на две ровных половинки. – Хотя мне удалось узнать о случившейся беде немногое, но того, что есть – достаточно, чтобы сказать, кого новый Гор на троне и его мать, вдовствующая великая царица Тити, желают видеть виновным.
– Госпожа, – с трудом переводя дыхание от этих безжалостных слов, Пентенефре принудил себя поднять голову и посмотреть женщине в глаза, – госпожа, именем Амона, царя всех богов, клянусь: ни я, ни те, кто близок ко мне, не виновны в смерти его величества – да пребудет он вечно по правую руку от Осириса!
Какое-то мгновение Нейтикерт колебалась; затем жесткий взгляд ее чуть смягчился.
– Тому, кто пришел в дом Матери Сокрытого, стоит вознести ей молитву прежде, чем испрашивать совета, – сложив руки на груди, промолвила она неожиданно примирительно. – Следуйте за мной, ваше высочество.