Кирьян три раза прошелся с отрубленной головой по центральной улице. Видя, что народ его боится и все попрятались, возомнил себя героем. Поджег дом председателя сельпо. Председатель выскочил из избы с двуствольным ружьем, выстрелил чуть выше головы Кирьяна. Кирьян бегом отбежал на безопасное расстояние, пригрозив ему топором.
Пожар был ликвидирован. Из районного отдела милиции было дано распоряжение в Кирьяна не стрелять, не убивать. Сотрудники милиции должны были взять его живым. Кирьян это понял и продолжал ходить по селу, нагоняя страху на жителей.
В то злопамятное воскресенье директор Волоколамского леспромхоза Василенко командировал на лесопункт, где работал Кирьян, заместителя по политической части Скачкова и старшего инженера Зимина. Мастерский участок находился на самой границе с Московской областью. Лес готовили и вывозили на берег реки Шоши, а затем в период половодья сплавляли молевым сплавом по реке в Московское море (Иваньковское водохранилище), где были сделаны запани. В запанях бревна вылавливали, сплачивали в плоты и отправляли потребителям.
Скачков с Зиминым выехали в восемь часов утра на новой автомашине «ЗИС-150», первая партия которых только что сошла с конвейера. Благодаря заботам министра лесной промышленности товарища Орлова не о леспромхозе, а о заведующей столовой леспромхоза Авдеевой леспромхозу выделили первую автомашину. Об этом расскажу чуть позднее.
Автомашина «ЗИС-150» была закреплена за лучшим шофером Абросимовым. По асфальту она развивала скорость до 80 километров в час. От Волоколамска до Лотошино был асфальт. От Лотошино до мастерского участка на реке Шоша – грунтовая дорога. Ехали все трое в кабине, но когда проехали Лотошино и выехали на проселочную грунтовую дорогу, Зимин пересел в кузов, так как раненая нога у него не сгибалась в тазобедренном суставе. В тесной кабине протянуть ее не хватало места, поэтому в ноге была нестерпимая боль, да и Скачков по дороге повторил несколько раз:
– Что ты возишься? Спокойно сидеть не можешь.
Зимин не пожаловался на боль в ноге, а сослался на духоту кабины и перелез в кузов, чтобы дышать чистым воздухом. Через четыре часа по ухабистой грязной дороге подъезжали к селу. Перед их взором открылась панорама старого села Московской Руси, раскинувшегося на берегу небольшой реки Шошы. В центре села на самой возвышенности стояла церковь с разрушенной колокольней и почерневшей от времени крышей. Высокоподнятые, как руки старца, пять куполов с ободранным с них, может, позолоченным железом напоминали о скелете покойника, но с уцелевшими, крепкими ребрами грудной клетки. На месте крепления крестов торчали, как громоотводы, согнутые вниз железные стержни. Заядлые деревенские атеисты, имея жгучую ненависть к церкви и ее священнослужителям, снимая кресты с церкви, заботились только о том, как бы быстрее снять их любыми силами. Пусть покарает их за это Бог. На страже села церковь стояла более пяти веков. Если бы у нее были зрение и мышление, многое бы она могла рассказать об истории села, набегах захватчиков на русские земли и о славных русских богатырях. Сейчас она стоит изуродованная грешными людьми, испохабленная, всеми забытая, осиротевшая и заброшенная. Глядит на село угрюмо, неласково. Что же вы, люди добрые, сделали с ней? Кому она, когда-то всеми почитаемая, мешала? Мстить надо было не историческому памятнику, а людям, им ведавшим: попу, дьякону, псаломщику, если они против советского народа были в чем-то повинны. Пятиглавая церковь в недалеком прошлом вплоть до 1937 года была красой и славой села. Сейчас ее вместительное нутро было набито ящичной тарой, пустыми бочками и прочими дешевыми товарами: солью, печными и скобяными изделиями. Святые лики покрылись толстым слоем пыли и коррозией, их взгляды устремлены вместо нарядных прихожан на грязь и хаос. Святое место превращено в отхожее место, в уборную, хотя в селе девяносто процентов верующих. Не поспешили ли с этим товарищи атеисты? Надо ли было в несколько лет уничтожать все святое, созданное человечеством за тысячелетия? Так думал Зимин, глядя из кузова автомашины на село.