– Да куда уж мне торопиться, – весело рассмеялась бабуля.
– Ну ладно, – слегка удивленно сказала директор и закрыла за собой дверь.
Ребята придвинулись поближе.
– Ну и что там дальше было? – Вадик деловито потер руки в предвкушении развязки.
Мария Степановна вздохнула, закрыла глаза, будто вновь возвращаясь в прошлое.
– Подошел он ко мне ухмылясь, протянул руку. Я достала булавку из волос моих, которые тут же рассыпались волнами пшеничными по плечам, посмотрела в глаза его заколдованные…
И Мария Степановна вдруг открыла глаза затуманенные, в никуда смотрящие таинственно, от взгляда такого проникновенного всех присутствующих словно холодом обдало, по рукам и по телу побежали мурашки.
– Не боялся фриц боли, не вскрикнул, только дернулся от укола. Проткнула и свой палец, выдавила вторую капельку в чарку, что неподалеку от кадушки с водой колодезной стояла. Положила земли крупицу, сена душистого соломинку, волосом своим размешала все хорошо, ну ,и, что б фашисты не заподозрили чего неладного, первой глотнула, им чарку передавая. Смеялся бугай да выпил. «Теперь живой с войны придешь»…
– Извините, – встряла девушка Женя, – он, когда выпил вашу кровь, это типа вы его инициировали, как вампира?
Посмотрела Мария Степановна на девушку и усмехнулась по-доброму:
– Хорошая ты, Женечка, большая выдумщица, как погляжу. Писательница из тебя выйдет замечательная!.. В общем, закурила травы горькие, что под потолком висели, мною на заре росной собранные. Заговорила заговоры древние, землей через уста матушки с колыбели напетые. Остальные тоже отпили чуток и уснули все мертвецким сном.
– Ух ты! Я так и знал! Ну, вы, блин, даете! – воскликнули Антон и Вадик.
– Вы их загипнотизировали? Это была ловушка, да?!– раззадорился Дима.
– Ну, вроде того, – кивнула Мария Степановна.
– А дальше что было? – спросила взволнованно Цаплина Женя.
– А дальше мы с моими подругами перетащили спящих в ледник, где растерзанные тела советских солдат лежали, жизнь отдавшие, что б мы с вами живыми остались и могли разговоры разговаривать, учиться, работать и счастью радоваться. Наутро проснулись фрицы, а вокруг оторванные руки-ноги лежат, головы с белесыми глазами наших ребят с укором смотрят. И запах смерти стоит невыносимый. Закрыли мы их, чтоб они внимательно в эти глаза посмотрели. И свершилось чародейство: завыли молодчики нечеловеческими голосами, а к вечеру затихли, опять в людей превращаясь.
Открыли мы их с бабами к ночи звездной, вилы наготове держа, ибо сама до конца я не верила, что фашист вновь человеком стать сможет. Однако зря сомневалась: вышли, в пояс поклонясь, а потом и вовсе пали на колени, слезами горькими обливаясь, прощения прося. И спросил меня бугай, чем они могут милость заслужить. Как могут оправдаться перед невинными? Подумали мы с женщинами и вот как решили: с каждого дома по одному кормильцу убыло, осиротели дети, овдовели жены. Зима впереди и голод с холодом. Не переживет деревенька такого испытания. А это большая несправедливость. Поэтому эти четверо должны уравновесить миропорядок: остаться навсегда в наших краях, возместить ущерб и горе трудом честным и с собой привести еще шестнадцать сильных, крепких, верных помощников. Таким образом горе закончится и все на свои места встанет.