Потому теперь он, сильно страдая от затянувшегося паясничания клоунов, в конце концов, поднялся со стульчика и кратчайшим путем устремился к маме. Прямо через середину зала, оккупированного клоунами.
С этого мгновения Андрюшка завладел вниманием присутствующих. И обстановка в зале сразу изменилась. Она разряжалась на глазах. Оно и понятно! Наконец-то хоть чей-то внутренний протест перерос в решительный и, главное, публично значимый поступок.
А малыш, тем временем, шагал. Шагал против естественного течения событий и, фактически, против всех. Шагал так, как сам считал нужным. Со стороны казалось, будто он шел медленно, даже робко, но для кого это имело значение? Ведь он шел самостоятельно, без оглядки на чью-либо реакцию и суету скоморохов.
Один из них, спохватившись, постарался обыграть ситуацию с мальчиком. Скоморох преградил Андрюшке путь, широко размахивая огромными рукавами, словно крыльями, и, большой как парус, ритмично раскачивался из стороны в сторону. Всё это, надеялся он, могло остановить ребенка, отвлечь от него зрителей и спасти представление.
Но Андрюшка такие попытки легко пресек. Натолкнувшись на преграду в ярком шутовском наряде, глыбой нависшую над ним, он с досадой произнес на весь зал:
– Вот ещё! Бляха-муха! Ну, сколько можно?
От таких слов скоморох оцепенел, забыв опустить свои огромные рукава, а мальчуган взглянул на него снизу вверх, и, оценив замешательство, восторженно рассмеялся:
– А пуговицы-то! Пуговицы…
И через мгновение, показавшееся присутствующим длиннющей паузой, хлёстко завершил начатую фразу:
– Идиотские!
Это утверждение было близко к истине! Пуговицы таковыми и являлись! Огромные, с чайное блюдце, обтянутые красной, желтой, голубой материей, они представлялись нелепыми и нефункциональными. Андрюшка мгновенно сообразил, что их и тремя руками не застегнуть, но объяснять это бестолковым клоунам не стал.
Он решительно отодвинул в сторону шута, ставшего вдруг ватно-послушным, и продолжил движение.
Сделав еще несколько шагов, он заметил перепуганную маму, бросившуюся к нему на помощь через зал. Только теперь он не сдержался и расплакался:
– Пойдем отсюда, мамуля. Не хочу я сюда никогда! Пойдем в «торгашку»!
Мать Андрюшки, сгорая от стыда и, как ей казалось, публичного позора, прижимала плачущего сына к груди, защищая от возможных обидчиков, и пробиралась с ним к выходу. Следом уже спешила заведующая детским садом.
– Мамаша, как вас… будьте любезны! Задержитесь, на минутку.
В коридоре она добавила голосом, отсекающим возможные возражения:
– Вашего ребенка лучше сегодня же показать психологу. Её кабинет на втором этаже, но пока она, Эльвира Петровна, в актовом зале со всеми детьми. Немного здесь подождите, пожалуйста.