— Нельзя лихачить, Паша. Я сколько раз тебя просила!
— Я никогда и не лихачу на дороге. Такой поворот, что другого водителя не видно, плюс метель. Как в молоке ехал… Это трасса такая… — он взглянул на меня. — Да всё нормально.
— Тебе какая-то операция нужна…
— Мелочи. На ноге. Сделают, и не замечу.
— А что там, кости сраст…
— Аль! Я тебе запрещаю меня бросать, — Паша положил мою руку себе на грудь. — Поняла меня? Запрещаю, — он закрыл глаза, удобнее устраивая голову на подушке. — Запрещаю… Ты мне ещё детей родишь. Ещё одного пацана и девочку.
— Ты в своём уме?
— Хочу, чтобы у нас было много детей.
— Птолемеев, ты бредишь? — я потрогала его лоб. — Может, мне медсестру позвать?
— А что тебя смущает?
— У меня уже двое!
— Будет четверо. С моим пятеро, — Паша улыбнулся.
— Ты вообще не соображаешь, да? — не унималась я.
— Слушай, ну кого-нибудь одного хотя бы… четверо — тоже неплохо… — Паша засыпал. Я покачала головушкой.
— Паша… Вот случись что с тобой… Я одна четверых детей не вытяну…
Я думала, он уже спит, а он ответил:
— Со мной ничего не случится.
Как ты не понимаешь, Паша… Этот страх — остаться одной, когда денег впритык, а то и нет, а от тебя самые дорогие тебе существа зависят — женщина, которая это пережила, этот страх из себя никогда не вытравит.
— Ты там плачешь?
Что ж ему не спится-то?
— Нет, Паша. Просто рада, что с тобой всё хорошо! Ты отдыхай, пожалуйста! — погладила его руку, вытащила свою.
Лишь бы ты жил! Где-нибудь, пусть не со мной. Просто чтоб ты жил на этом свете и был счастлив. Ты хороший отец, ты так любишь детей, так ладишь с ними. От тебя можно рожать, ничего не боясь, не сомневаясь. У тебя всё будет хорошо. Твоя жена тебя любит, да и представить сложно, чтоб кто-то тебя не любил. У тебя хорошие друзья, и в семье всё постепенно будет хорошо. Потому что ты всё сделаешь правильно, и иначе быть не может.
А я? Я уже про нас двоих так думала — если бы мы сразу сошлись, когда оба были свободные… Наверное, я такого счастья не заслуживаю, раз жизнь по другому повернулась.
Кажется, Паша заснул. Дышит спокойно, и выражение лица такое — безмятежное. Посмотрела на него ещё, потихоньку встала и вышла. Сдала халат, сняла бахилы, попрощалась с медсестрой. Открыла дверь, ведущую из отделения, а в коридоре стоят, помимо Константина, ещё двое мужчин. Один в халате, должно быть, врач. Второй, что говорит с ним — грузный, сердитый, занимает собой половину прохода. И ещё две женщины — одна постарше, и в ней я очень смутно различила маму Пашки — Маргариту Евгеньевну, а вторая — Лена.