В одну из этих холодных ночей жена князя Палеса лежала в своей кровати. Слёзы снова подкатили к её глазам. Вот уже четвёртую неделю она оплакивала безвременно ушедших сыновей. Она хотела написать мужу, но люди князя Георжа поубивали всех голубей и теперь не осталось возможности с ним связаться. Можно было только корить себя, что не написала сразу же. Она только и делала, что ждала весточки от супруга, надеясь, что тот, после не полученного ответа, обязательно свяжется со своей женой иным образом.
Когда Асатесса лишила Палеса земли, она не стала свирепствовать, оставив его семье прислугу, имение и все запасы. Жена князя — Алана, тогда знала, что это только до весны, и, если её муж не победит, то их участь может решиться с сошедшим снегом. Все чинис очень боялись изгнания. И это был второй страх любого жителя гор, после смертной казни, конечно. Судьба оказаться за пределами гор среди варваров вызывала одновременно и страх, и отвращение. Чинис всегда считали себя особенным народом, и лишиться этой особенности и оказаться среди варваров было для них ужаснее всего.
Алана перевернулась на другой бок.
Это время прошло. Женщина больше не боялась изгнания. Смерть всех трёх сыновей оказалась для неё гораздо более ужасной участью, чем обязанность жить за пределами гор. Временами она засыпала и видела их живыми, несущими смерть её врагам. Через несколько мгновений княгиня просыпалась и снова продолжала их оплакивать. Но помимо скорби, внутри Аланы клубилось и другое чувство. Она ненавидела Асатессу и Ашаю, она желала смерти обеим сестрам и в полусне бессильно произносила проклятия на их голову, не просто страстно желая увидеть их конец, но желая самой стать его причиной.
После очередного сна, где её сыновья были живы и убивали ненавистных сестер, она поднялась с кровати. Проходя по тёмному коридору имения, Алана чуть не наткнулась на открытую настежь дверь. Она заглянула опухшими от слёз глазами внутрь комнаты. Там, на небольшой кровати, спали четыре её дочери. Старшая из них — Катерина, лежала в обнимку с младшими. Маленькая семилетняя Памила обнимала Катерину за шею, зарывшись носом в её волосы. Близняшки Ранена и Валепа обнимали с обоих сторон Катерину за талию, упершись лбами в её ребра.
Алана с отвращением на лице прикрыла дверь и пошла дальше по коридору. Она не любила Катерину. Та всегда раздражала её и вызывала у неё чувство злости. Катерина не вела себя в семье так, как привыкла себя вести Алана. Дочь не скандалила, не требовала, не пыталась вступать в драки с родственниками. Княгиня считала, что дочь не сможет добиться в этом мире ничего и не раз говорила ей это. В мире Аланы, где надо постоянно казаться самым большим и грозным чинис, где надо требовать и подминать под себя остальных, Катерина была бельмом на глазу. Она не спорила, не дралась, не закатывала истерик. Но… внутри Катерины что-то было. Маленький, но очень острый камешек, наскакивая на который всё громкое и грозное существо матери ранилось и откатывалось обратно. Алана называла это гордостью Катерины. Мать думала, что дочь её осуждает. «Маленькая заносчивая сучка,» — пронеслось в голове у Аланы.