На то время, когда состоялся этот разговор, алтерианство мне уже нравилось, вернее, пропал научный, исследовательский интерес, а сеансы расширения сознания в моем еженедельном расписании стали преобладать над сеансами учебными. Хитрый механизм в голове все же нашел за что уцепиться, то, на что можно вновь взглянуть свысока и изучить с холодным рассудком. Механизм этот был и вправду хитер – ему удалось обвести меня вокруг пальца. Я теперь говорю о «гармонии с искусственным».
Я уже сидел в комнате Гатслира, когда вошли Сьена и Корми. Даже необязательно запоминать их имена или представлять внешность – главное они здесь для того же, что и я. «Гармония с искусственным» – специфический образец; сеанс представлял что-то совсем иное, а когда я узнал, что именно, вдруг почувствовал, как дыханье мое перебило. Сначала алтерианцу к разным местам по всему телу крепят специальные мешочки со льдом.
– А туда-то зачем? – спросил я, не скрывая своей боязливости.
– Затем, – ответил Гатслир и прикрепил лед к ступням. Через десяток минут тело жгло холодом еще и на груди, на внутренних сторонах локтей, шее, где-то на спине и в районе пупка.
Забыл упомянуть: перед сеансом все раздевались до нижнего белья и, когда последней мешочек припечатывался к бледной коже, мы начинали походить на каких-то существ-мутантов с юродивыми волдырями по всему телу. Выглядела эта картина действительно мрачно, а все потому, что за несколько дней до сеанса кушать было нельзя, как и спать более трех часов. Тогда я вновь спросил Гатслира: «Зачем все это?».
– Перед началом надо ослабить организм, я называю это «обесцветить вместилище души».
Подобные его высказывания поражали и пугали меня одновременно.
Нам, вешалкам для этих мешочков, далее следовало стоять в какой–то странной позе с четверть часа, пока не загудят мышцы и в глазах не начнет темнеть.
– Сколько еще? – кряхтела Корми.
Лицо Гатслира выразило эмоцию страшнее самого отчаянного гнева. Было это только в глазах, в остальном все было обычно.
После йоги на лоб нужно было приложить компресс, пропитанный отвратного запаха мазью. Вонял он ужасно, и ровно так же жег кожу, будто соки его впитываются в мозг прямо через череп. Включилась мелодия из отрывистых, разнотонных звуков. Голова закружилась.
– Можно я потрогаю твои волосы? – спросила меня Сьена с неестественным волнением.
– Конечно! – ответил я и опустился к ней на колени.
Шелковые, душистые руки массировали кожу под волосами, которые трепетно лоснились по ее запястьям. На меня нахлынуло что-то еще мне совершенно незнакомое, какая-то гипертрофированная любвеобильность, что ли… Грудь заложило, было сложно дышать и каждый новый вдох, будто последний наполнял легкие блаженством и растворял внутри все мирское. У меня вдруг появилось странное желание, даже интерес.