– Гатслир, ты как? – спросил я в потолок, еще не поднимая головы с ног Сьены.
Ответа не последовало. Помнится, даже звуки пропали, только эта пульсирующая мелодия в голове. Я привстал и посмотрел в конец комнаты. Гатслир и Корми целовались на кровати.
– Оставь, – нежно произнесла Сьена и прижалась ко мне, будто ребенок, спасенный из пожара.
В этом объятии я горячо сжимал весь мир со всеми его войнами, болезнями, нищетой и развратом… Сжимал и принимал, принимал и любил. Гатслир подошел сзади и крепко обнял меня «по-братски».
– Давай выйдем, – не было это ни предложением, ни просьбой, ни приказом, что-то иное, простое и ясное.
Я так легко, будто поддерживаемый кем-то или чем-то поднялся с кровати, и мы медленно пошли в комнату досуга, озирая потолок и стены удивленными глазами. Внутри мы остановились у грязного аквариума.
– Ну? – спросил он.
– Это что? – суть вопроса была понятна сразу.
– То, что так активно запрещают, то, на что ты плевал…
– Не могу…
– Отпусти плохое!
Мы пробыли там, как потом выяснилось, два часа. Этот магически быстро пролетевший отрезок времени был заполнен и обыкновенной проповедью, и сакральными тайнами наших жизней, и слезами, и клятвами о поддержке друг друга, планами, мечтами, идеями, сплетнями и всем, всем, всем, как он выразился, что не дано понять остальным.
На следующий день все высыпались и отъедались. Потом все повторилось снова. Так прошла неделя, вторая… Не буду даже уходить в подробности каждого вечера, но и не скажу, что все было одинаково. После ледяных примочек, после зловонного компресса мы будто вновь становились не то чтобы семьей, чем-то выше и роднее этого – дети из одной утробы, обременённые десятилетней разлукой, которые наконец встретились. Все же один из тех вечеров поведаю.
Мы со Сьеной ушли из комнаты Гатслира – так же беспричинно, так же на понимании с полуслова. Мы оба знали зачем вышли, но куда?
– Пойдем ко мне, – предложил я.
В комнате был Фрай. Он что-то писал за столом и встретил нас изучающим взглядом.
– Мы не помешаем? – поддельно любезничал я.
– Да нет… – смущаясь моей гостьи, ответил Фрай и уткнулся в тетрадь.
Мы с ней расположились на кровати, друг напротив друга, сидя со скрещенными ногами. Хочется верить, что во мне было чувство стыда за предстоящее, за то, что Фрай стал невольным свидетелем, но, вспоминая, скажу, что не было даже и мысли запнуться и задуматься.
– Мне всегда было интересно, как это… – неуверенно начал я.
– Мне тоже, – уверенно отвечала Сьена.
Мои зрачки металлическим прутом пронизывали ее, натыкаясь точно на такой же прут. Эмоций на нас не было, разве что томительное предвкушение. Продолжалось это с минуту, другую. Я выпустил ее губы из своих, только когда Фрай громко, с акцентом прокашлялся. Внутри меня все пылало. Я не могу назвать это поцелуем, тогда мне казалось это чем–то «сверх» в смысле наслаждения и удовольствия. С каждым прикосновением закладывало уши, а попытку сравнить то упоение, которое волной накатывало вновь и вновь с чем–то понятным, с чем-то повседневным я всецело оставлю за Вашими умами. Тут я бессилен.