– Почель, поставь диск и зажги вон ту, оранжевую, – указывая пальцем на свечку, обратился он к другу.
Когда все было готово и первые, глухие ноты мелодии потекли из динамиков, мы сели в треугольник на пестрое тканевое поле и приняли позу шаолиньских монахов.
– Закрой глаза, – начал постепенно Почель, – сделай глубоких вдох, – он со свистом втянул воздух, – теперь выдох…
Еще с минуту мы громко и почти синхронно вдыхали и выдыхали. В один момент я чуть не засмеялся, Гатслир приоткрытым глазом заметил это и ехидно улыбнулся. В этой улыбке было что-то снисходительное, она будто говорила: «смейся, смейся… сейчас запоешь». После этого начали происходить действительно странные вещи.
Помню, как я в очередной раз вдохнул, но тот вдох был каким-то особенным: я закончил набирать воздух под звонкий, но в то же время глухой удар колокола из проигрывающейся мелодии. В эту же секунду нос продрал едкий, маслянистый запах благовоний, от всего этого в голове потяжелело. Что было далее – помню смутно. Мотив мелодии развивался, добавились ударные, похожие на бубны. Да! Это какая-то шаманская тема, со звуками моря, шелестом листвы, но все это отлично сочеталось между собой, все было в цвет, в ритм. Складывалось ощущение, что сама природа прописывает ноты.
Основную часть «службы» я помню четко. Открываю глаза по совету Гатслира и понимаю, что многое изменилось: цвета стали насыщеннее, а неряшливый вид их комнаты растворился и ушел на второй план. Я видел лишь улыбающиеся лица моих новых друзей и какое-то свечение над головой. Через минуту я осознал, что по непонятной причине улыбаюсь и сам.
– Не сопротивляйся! – ласково сказал Почель, – пусти просветление в себя! – он выставил руки за спину и опёрся на них, будто загорая.
Музыка не просто ласкала уши – она топила их в карамели!
– Вы сменили диск? – не переставая улыбаться, я обратился сразу к двоим.
– В мой первый раз мне тоже так казалось, – ответил Гатслир, – нет. Ты просто чувствуешь ее глубже.
Я старался, честно, старался понять, что происходит, почему и как. Пытался подметить факторы, разобрать последовательность и вывести заключение… Тщетно. Какое-то цунами с океана безграничного счастья накрыло меня, вот так, беспричинно. Я расслабился.
– Ты веришь в Бога? – спросил Гатслир.
– Нет, – ответил я столь просто, будто меня спрашивают об этом каждый день.
– Я тоже. Но ты вот прикинь: что если это – рай?
Глупое, на первый взгляд, предположение не вызвало у меня, что странно, ни капли сомнения.
– Вот отмучился ты на земле… – завел Гатслир вновь, – проработал тяжелым трудом пару десятков лет и попал сюда. Согласись, так ведь можно вечно сидеть? Никуда не надо, никто о тебе уже не вспоминает. Да и для чего это всё, когда яркий свет чистого сознания греет душу?