Не перебить похмельное болото,
Ведь кружка пива так мала.
Тот, кто творил
Стихи в шестнадцать,
Меня бы не узнал.
Тот был поэтом,
Я устал.
Тому ночами,
Грезились богини,
А этот равнодушен,
Даже к мини.
Тот прославлял
Газетные призывы,
У этого, надежды
Едва живы.
И всё же жаль!
Жаль слов,
Звучавших так красиво.
Жаль снов,
Прекраснейших на диво.
Поэта жаль,
С его стихами.
И мира мусор,
С потрохами.
Убого житие моё,
Не ослепило,
Сказки чарованье.
Не много радости даёт,
С лавиной равнодушною,
Свиданье.
А теперь о столкновении,
Друг без друга никуда.
О возвышенном чарующее мнение,
И телес со специей еда.
Огонь и лёд, шипение, пар
И застучали думанья колёса,
По разнопутью женских свар,
До обречённости синеющего носа.
Жили б лучше, если б не торчали,
Жадности непробиваемый заслон,
Гордыни дикой, топающий слон,
И прочей рвани нудный стон.
И это всё в одной посуде,
Прелестной сфере из небес.
Покоя нет на этом блюде,
Желаний непролазный лес.
Разредить бы, рассадить,
Грядками до горизонта.
Всё благодатью окропить,
Под сенью праведности зонта.
Да всё абы и да кабы
В мечтах воркуют птички,
Мы только господу рабы,
Не журавли, но всё- таки синички.
Она любила и верх счастья,
Казалось там уже под ней.
По звёздным далям для причастья,
Скользила не заметно для людей.
Бродила в сумерках как в бездне,
Залитой светом и теплом.
И было обо всём тогда известней,
Пока не оказался с двойным дном,
Для жизни предоставленный ей дом.
Другие были измеренья,
Улыбки, чувства и любовь,
Для потрошенья и без возраженья,
Ты душу перед смертью приготовь.
От появленья и до удаленья,
Ровняешь энергетику Земли,
Надежда есть на воскрешенье,
Того что позабыть уже смогли.
Проснувшись снова, видит счастье.
Другое утро, он другой.
И все навстречу: " Здравствуйте, здравствуйте"
С улыбкой машут ей рукой.
Тогда и бездна это воздух,
И полететь как в дверь войти.
И нет извечного наследства,
Когда за доброе плати.
Уж давно сны полётом не тешатся,
Размерены сутки-день, ночь.
Взгляды жаркие не мерещатся,
И страсти отброшены прочь.
Талый снег, почерневший, тяжёлый.
Ароматной тревоги отец.
На постели один и голый,
Неужели такой он, конец.
Это первая будет весна,
Когда ждать ничего не пытаюсь.
Проскочил весь колодец до дна,
Не хватал всё в захлёб и не каюсь.
Грабли спрятаны в новом чулане,
Ждут у стенки других ходоков,
Я ведь раз наступил как в тумане,
Много выплыло красочных слов.
Растряслось то, что мозгом зовётся,
И понятны вдруг стали пути,
По которым душа так рвётся,
Распахнувшись, беспечно пройти.
Как не растягивай дорогу,
Какой кабриолет не подгони,
Но ехать ночью и к острогу,