Юлиус выбрал один из самых сложных маршрутов. Мы карабкались наверх несколько часов. Без страховки, полагаясь только на свои силы. Ты, может, скажешь, что это безрассудство – особенно со стороны человека, от которого сейчас так много всего зависит, от которого зависит само наше будущее. Но он не был безрассуден. Каждый его шаг, каждое его движение был точно рассчитано, взвешено и исполнено самым безупречным образом. И он контролировал не только свой подъем – следил, как с каменной плотью гор обнимается твоя непутевая сестра, и пару раз, когда между мной и камнем горы рождалось недопонимание, поддержал меня – другими словами: спас. Я поняла, что так он идет и по жизни: без страховки, полагаясь только на себя, на свое знание того, что должно быть сделано, и на понимание, как именно. И откуда в нем такое знание, как не свыше, скажи мне? Ты ведь много раз общался с ним. Ты ведь тоже в нем это почувствовал. Я знаю. Иначе ты не стал бы его поддерживать там, где другие бы засомневались.
К наступлению сумерек мы уже были на вершине. Разожгли костер, достали лепешки и сыр. Стали смотреть, как ночь накатывается на город. Я спросила, правда ли он видел нашу с тобой мать, тогда, при первой встрече. Он удивился вопросу. Конечно. А что в этом такого? Я объяснила, что наша мама умерла задолго до того дня. Он задумался. Потом рассказал про свою. Она тоже умерла. Недавно. Он знал о ее тяжелом состоянии, но не смог приехать. Путь, которым ты решил идти, определяет твой выбор. Но не всякий выбор во имя этого Пути будет правильным, даже если правилен Путь. Путь – не оправдание. Путь – это Путь. И пока ты идешь дальше, груз того, о чем ты не расскажешь никому, все растет.
Я спросила, о чем это, к примеру, он обычно не говорит. Он негромко засмеялся и ласково посмотрел мне в глаза. Потом признался, что не доверяет человеку. Точнее, человеческому в человеке. Слишком часто видел, как человеческое в человеке толкает нас свернуть в сторону с правильного Пути. Человеческое – источник наших страхов, нашей продажности, коррупции, злоупотреблений властью, предвзятых, несправедливых решений и много чего еще. Посетовал, что за все эти годы так слабо продвинулся в очень важном деле: власть должна принадлежать принципам, а не людям. Блага и привилегии власть имущих необходимо упразднить: чем выше твой статус, тем меньше должно быть у тебя личных прав и тем больше обязанностей. Поэтому это не та власть, к которой стремился бы средний человек.
Я поинтересовалась: а разве Партия провозглашает не то же самое? Он кивнул, а затем покачал головой. Провозглашает. Спросил, отчего, как я думаю, после семьдесят восьмого Партия так быстро выросла почти в четыре раза? Не оттого ли, что все вдруг прониклись идеями Мишимо? В его голосе звучали нотки сарказма. А где же все эти люди были раньше? Или Мишимо сказал что-то такое, что до него никто и не знал? Нет, просто после семьдесят восьмого их Партия стала партией власти. И кто тут же в нее полез? Все те прилипалы-конформисты, которым так тепло жилось при Милочке, а до него – при Боговиче, – и они быстро вызубрили слова Мишимо и научились их повторять при каждом удобном случае, и не то, что случилось тогда в пещере, а вот это и есть настоящее убийство Мишимо.