Известные изменения на геополитической арене и падение ряда режимов, построенных на государственно-административном управлении, не могли не затронуть и ситуацию в нашей стране. Снижение накала в противостоянии восточного и западного блоков, по словам самого Председателя (Обращение к народу Красногории от 1 мая 1993 г.), создали благоприятную внешнюю обстановку, которая наряду с другими причинами позволила отменить однопартийную систему и вернуться к многопартийности. Это был первый официальный шаг, ознаменовавший отход от политики партийного государства. И начало перехода к тому, что в некоторых частных беседах Председатель Юлиус назвал немецким словом «ordensstaat».
Летом 1993 г. общественность узнает о растущем недомогании супруги Председателя Юлиуса, Дубравки. Официальные источники заявляют о том, что причин беспокоиться о ее здоровье нет. Согласно найденным мною копиям медицинских освидетельствований, никаких заболеваний у нее выявлено не было. Немногочисленные существующие стенограммы приватных разговоров Председателя Юлиуса с его женой, относящиеся к этому периоду, показывают, что она по-прежнему проявляет горячий интерес к делам нашего Отечества и участию в них своего супруга, однако мы вынуждены констатировать иногда звучащие в ее словах, видимо, в силу общей слабости, которую она испытывала, сомнения. Ниже приводится фрагмент одной из таких стенограмм.
Не включать это в книгу? Или сократить фрагмент, убрав часть высказываний Дубравки и закончив его репликой Председателя Юлиуса о его готовности встретить самый высший суд?
Стенограмма записи разговора от 06 июля 1993 г. (фрагмент)
НА ЗАДНЕМ ПЛАНЕ СЛЫШНА НЕГРОМКАЯ МУЗЫКА, «НОКТЮРН ДО-ДИЕЗ МИНОР (OPUS POST)» ФРЕДЕРИКА ШОПЕНА.
ДУБРАВКА (С ТИХИМ ВЗДОХОМ): Я устала, знаешь…
ШЕЛЕСТ ГАЗЕТЫ.
ЮЛИУС: От чего?
ДУБРАВКА: Помнишь наш медовый месяц?
ЮЛИУС: Конечно, помню.
ДУБРАВКА: То место…
ЮЛИУС: Сызмари.
ДУБРАВКА: Да, Сызмари. Там был такой воздух! Помнишь? Ты бы хотел еще раз туда вернуться?
ЮЛИУС: Туда? Да, наверное, хотел бы. Только навряд ли Выжград меня когда-нибудь отпустит. Я нужен здесь.
ДУБРАВКА: Там было так спокойно. И все время такое ясное небо… Я устала.
ПАУЗА.
ДУБРАВКА: Устала. Я смотрю на все, что происходит, на то, куда мы идем. И устала от вопросов, которые я тебе обычно не задаю. Ты-то знаешь. Ты-то знаешь, а я – нет. Не всегда. Иногда совсем не знаю. Туда ли мы идем? То ли мы делаем или иногда что-то не совсем то? Или порой совсем не то? Наши успехи… они есть, я не буду спорить, но стали ли мы ближе к концу нашего пути или все еще только в самом его начале? И если мы все еще в начале, то станем ли мы ближе к его концу? Ведь если не станем, то чем тогда мы сможем оправдать те вещи, которые мы, наверное, не имели бы права совершить, если бы не великая и прекрасная цель?.. Помнишь Франца? Моего однокурсника? Я недавно узнала, что он сейчас в лагере ОЛТО. А он ведь хороший человек. И писатель отличный, ты сам говорил. Это, правда, так важно, анархист он по своим убеждениям или нет? Раду вот тоже когда-то потчевал нас своим Ги Дебором… Ну ладно, Франц, это у меня личное. Но ведь не только Франц, не только ОЛТО… А гднезинцы? А… И я даже тихо-тихо, про себя страшно боюсь спросить саму себя о… (ШЕПОТОМ) Мареке. Понимаешь? В мыслях своих боюсь о нем спросить. Всего лишь саму себя! И это все во мне. И оно никуда не уходит. Я успокаиваю себя, говорю… какие-то слова. Смотрю на тебя – и вроде тут же как воспрянула духом, а потом… Потом нет-нет да откуда-то рождаются эти тягостные ощущения. Хорошо, мы всего добьемся. Мы построим все, что должны построить, и это на самом деле изменит к лучшему и жизнь людей, и их самих. Но что с теми, чью не изменит? Или уже не изменит, потому что их больше нет? Или с теми, кто отчего-то не захочет измениться так, как мы считаем, они должны измениться? Я, вроде бы, верю, но… я устала. Устала верить и не верить.