Предъявив документ, подтверждающий мои полномочия, я прошел во двор Дома правительства. Наступившие сумерки скрадывали настоящие размеры этого места. Навстречу мне проехал лимузин, но я отчего-то знал, что Председателя в нем нет. Пройдя через анфиладу гигантских статуй, изображавших представителей различных профессий, вместе трудящихся на благо Красногории, я, наконец, вошел в здание.
По широкой мраморной лестнице я поднялся на третий этаж, где располагались апартаменты Председателя. Рядом с высокой двухстворчатой дверью, украшенной государственным гербом и символом Ордена, по обе стороны от которой, вытянувшись по стойке смирно, стояло двое охранников, расположился стол, за которым сидел пожилого вида лысый мужчина в очках. Это должен был быть секретарь.
Я приблизился. Секретарь что-то сверил с компьютером и посмотрел на меня. Сквозь толстые стекла очков его глаза показались мне огромными.
– Аркадиос Путник, историк второго ранга, – представился я. – Решением Комиссии по историческому наследию мне поручена задача написания…
– Вы можете избавить себя от ненужных объяснений, – перебил он, по-прежнему пристально глядя на меня и не моргая. – Мне известно, кто вы и чем вы занимаетесь.
Я сказал, что несколько раз направлял запрос, примет ли меня Председатель, и ни разу не получил ответа. Он спросил, уверен ли я, что пришел сюда для того, чтобы сообщить ему об этом. Это несколько сбило меня с толку. Чувствуя подступающее волнение, я поинтересовался, почему же все-таки мне никто не ответил. Он продолжал смотреть на меня. Мне очень вдруг захотелось, чтобы он моргнул, пошевелился, что-нибудь переложил на столе. Он спросил, тот ли это вопрос, ради которого я пришел. И тогда я спросил, спросил взволнованно, в нарушение всех правил этикета, разрешит ли он мне увидеть Председателя.
– К сожалению, я не могу вам этого разрешить, – бесстрастно отозвался он и продолжил смотреть мне в глаза своим немигающим взглядом.
Что дальше со мной случилось? Трудно описать. Будто кто-то другой во мне, в моем теле, громко объявил ему, что я все равно пойду, что бы он мне не говорил. Часть моего сознания, боязливо сжавшись от этих моих слов, представила, как охранники хватают меня за руки и выволакивают прочь. Однако те не шелохнулись.
– Идите, – вдруг также безразлично сказал секретарь.
Я, было уже направившись к дверям, застыл на месте.
То есть как это так? Ведь он только что сказал, что не пустит меня.
– Не так, – возразил он. – Я сказал, что не могу разрешить вам увидеть Председателя.
Но он и не воспрещал мне пройти. Мне внезапно вспомнилась притча из запрещенной книги Франца Кафки, которую я как-то прочитал, пользуясь своим правом доступа класса «А». Тогда эта книга показалась мне нарочито пессимистичной, а автор, настолько сгущавший краски в своих описаниях государственной машины, – безусловно заслуживающим осуждения и участи быть запрещенным в нашем обществе, дабы не привносить уныние в сердца честных граждан. Несмотря на его литературный талант или, наверное, именно из-за своего таланта. В притче, о которой я вспомнил, человек проводит всю свою жизнь у подобных врат, ожидая, когда его пригласят. Лишь состарившись и смирившись со своей участью, на самом пороге своей смерти он спрашивает у сурового привратника, который, видя его близкий конец, начинает собирать свои вещи, чтобы уйти, почему за все эти годы к этим вратам не приходил больше ни один человек. Привратник отвечает ему, что врата эти были только для него, и все, что от него требовалось – это пройти через них. Читая тогда эту книгу, я и не думал вдруг сам оказаться на одной из ее страниц.