– Ты внук Матрены?
– Да…
– Это твоя дочка?
Я отрицательно покачал головой.
– Твое дело, – сказала Марина, села возле нас на соседний табурет.
Глянула на стол, где лежали принесенные гостинцы в целлофановом пакете:
– Заберите назад. Не нужно мне киевских подарков.
– Мы от чистого…
– Я сказала – не нужно! – крикнула Марина, со злостью ударила ладонью по пакету: тот слетел со стола, шмякнулся возле печки.
Мы с Верой молчали, не зная как поступить.
В который раз показалось, что Марина психически не здорова, и долго быть нам здесь не стоит. Особенно Вере.
– Что же у вас, в том Киеве творится?! – неожиданно запричитала-завыла Марина, закачалась на стуле. – Сволочи! Ироды! Проклина-а-ю…
***
Вера от неожиданности вздрогнула, оглянулась на меня.
Я обнял ее за плечи, прижал, поворачивая так, чтобы отгородить от воющей женщины.
У Марины начинался очередной приступ, надо было уходить.
– Ослепили, Ироды, моего Петеньку, кровиночку голубоглазую, – причитала Марина, завывая на гласных. – Пусть будут ПРОКЛЯТЫ! Гореть им в аду! Им, и их детям до седьмого колена! Аминь… ПУСТЬ БУДУТ ПРОКЛЯТЫ ВСЕ МАЙДАНЫ! И ТЕ, ЧТО БЫЛИ, И ТЕ, ЧТО ЕСТЬ, И ТЕ, ЧТО БУДУТ… ПУСТЬ БУДУТ ПРОКЛЯТЫ ВСЕ, КТО ИХ ЗАТЕЯЛ!
***
Марина на нас не смотрела. Она раскачивалась на табурете, дико щерилась на окно, трясла кулаками и плевалась, грозя неведомым «иродам».
Я поднялся, взял Веру за руку.
Медленно, чтобы не вспугнуть и не привлекать внимания, ми просеменили к дверям, вышли в сени, затем в веранду, затем во двор, подальше от чужого горя.
Я не нашелся, как и чем помочь бедной женщине, но чувствовал энергетику ее проклятий, и ЗНАЛ, что они ОБЯЗАТЕЛЬНО найдут адресатов. Горе им…
Глава четырнадцатая
26 января 2014 года, воскресенье
(продолжение)
***
Выйдя со двора на улицу, я плотно прикрыл калитку. Облегченно вздохнул.
– Опять воет? – зашамкало за спиною.
Мы с Верой испуганно обернулись: на противоположной стороне раскисшей дороги стоял сухонький – метра полтора ростом – сгорбленный мужчина неопределенных лет.
Скорее дедок, в смешной широкополой шляпе, затертой болоньевой куртке, размера на три больше, и таких же огромных кроссовках, залепленных холодной грязью.
Дедок переминался с ноги на ногу, с интересом нас разглядывал. В одной руке он держал матерчатую засаленную сумку, а другой опирался на палку.
***
Я смутно помнил его из детства.
За тридцать минувших лет он почти не изменился. Это был сельский сумасшедший – Федор, или Федурка – как его называли.
Покойная моя бабка рассказывала, что он безобидный, от рождения убогий. Бояться его не стоит, но и занимать не надо – божий человек.