Над площадкой висели три веревочные петли, закрепленные на потолочной балке. Под каждой петлей стояло по маленькому детскому стульчику с нарисованными веселыми зверюшками.
***
– Слава нации! – выкрикнул Бубенчик, ступив на середину площадки.
– Смерть ворогам! – откликнулась толпа. – Москаляку – на гилляку!
Собравшиеся заулюлюкали, завизжали.
Бубенчик подошел к металлическому столу, присел.
Мы с Маричкой примостились с краю площадки, за спинами первых рядов, в тени одной из колонн.
Бубенчик нашел меня глазами, кивнул, чтобы подходил ближе. Я отмахнулся. Он недоуменно снизал плечами.
«Не знаю (и знать не хочу!), каким был сотник Кутница раньше, но сейчас его – то есть меня – явно подозревают.
Надеюсь, до разборов не дойдет… Нужно уходить, пока не поздно!».
– Куда? – Маричка-ангел цапнула меня за рукав. – Ты не забыл, что без меня в свое тело вернуться не сможешь?
– Не забыл.
– Тогда жди. Сейчас приведут. Мы им поможем. И домой.
***
Толпа зашумела, расступилась. Огромный мужик, недавно встреченный в фойе, втянул на веревке давешнего солдатика внутренних войск. Подвел его к металлической лесенке, пристегнул наручниками.
Бубенчик оживился, плотоядно улыбнулся, радостно потер ладони.
Следующей привели девушку, или женщину – возраст определить было трудно, поскольку лицо ее превратилось в огромный синяк. Глаза потухшие, безразличные, длинные волосы сбиты в грязные колтуны. Одета в растерзанную милицейскую рубашку без погон. И все! От пояса она была голой. Полы рубашки едва прикрывали бедра, до конца не пряча рыжеватую промежность. Ноги в ссадинах и кровавых подтеках. Она едва переставляла ноги за звероподобным дядькой, тащившим ее на аркане.
Под всеобщее ликование и задорный свист, тот подтянул женщину к решетке, закрепил руки над головой; затем пристегнул ноги, каждую по отдельности, предварительно раздвинув на максимальную ширину.
Дядька отошел, полюбовался на распятую, а затем наотмашь шлепнул ее ладонью в промежность. Пленница взвизгнула, попробовала свести колени, но наручники, охватившие тонкие лодыжки, не пускали. Так и повисла на руках, скуля, как побитая собака.
Толпа зашлась в экстазе.
– Что, больно, курва?! – зарычал Бубенчик. – Нашим побратимам тоже больно, когда мусора бьют их резиновыми дубинками, травят газом и раздевают на морозе.
Он перевел дыхание, окинул взглядом зрителей. Затем подошел к решетке, к которой были пришпилены солдатик и полусомлевшая женщина.
– Мы вас будем вешать. Но сначала – представление. Наши герои заслужили небольшой концерт.
Глава двадцать первая